— Ты должен ехать.
— Да. — Но я не уйду вот так.
Ее хватка ослабевает, на ее щеках появляется румянец, прежде чем она опускает взгляд в пол, и я теряю из виду выражение ее лица. Она смущена, и я скорее удивлен, чем сочувствую. Мне нравится, что она оказалась втянутой в это, как и я.
Я кладу руку ей на талию и разворачиваю ее так, что она оказывается прижатой к стене. Ее вдох удивленный и быстрый, переходящий в затрудненное дыхание, когда я просовываю руку ей под платье между ног. Она чертовски промокла.
— Сними свои трусики, — говорю я ей, вытаскиваю презерватив из кармана и натягиваю его. Ранее я чувствовал себя глупо из-за того, что прятал его там. Прямо сейчас я никогда ни за что не был так благодарен.
Ханна колеблется всего секунду, прежде чем залезла под платье и сняла то, что выглядит как кусок кружева. Я очень рад, что не знал, что это все, что на ней было надето, когда мы были на бейсбольном матче. Это, вероятно, свело бы мой самоконтроль на минимум.
— Ты опоздаешь на свой самолет, — предупреждает она.
— Оно того стоит.
Ханна смеется. Это быстро переходит в стон, когда я поднимаю одну из ее ног и вхожу в нее одним сильным толчком, издавая стон, когда чувствую, как ее внутренние стенки сжимаются вокруг меня.
Я трахаю ее неистовыми движениями, и это не имеет никакого отношения к тикающим часам, чтобы добраться до аэропорта. Дело в том, что я не могу насытиться, что доля секунды, когда я не внутри нее, кажется слишком долгой. Я зависим от ощущения ее, от того, как она задыхается, стонет и умоляет, мое имя смешивается между «да» и «трахни» и многим другим.
В этой грубости есть что-то первобытное. Что-то, чего я не понимаю и не могу контролировать. Мне нужно быть глубоко в ней. Я хочу, чтобы она чувствовала меня в течение нескольких дней. В следующий раз, когда парень подойдет к ней в баре, я хочу, чтобы Ханна усомнилась, сможет ли он доставить ей такое удовольствие.
Она извивается рядом со мной, и я хочу, чтобы мы оба были голыми. Хотел бы я, чтобы это происходило в постели, чтобы я мог исследовать ее тело руками и языком, а затем трахнуть ее во второй раз.
Отстраненно я осознаю, что мой телефон снова начинает звонить. Но мы оба игнорируем его.
Ханна близка к тому, чтобы кончить. Я чувствую, как ее влагалище трепещет вокруг меня. Как только я достигаю того места, где я вхожу в нее, и потираю там бугорок нервов, они превращаются в мощные спазмы.
Это приводит к моему собственному освобождению. Я не могу отговорить себя от того, чтобы кончить. Я слишком долго висел над пропастью, медленно разгораясь с тех пор, как я проснулся рядом с ней и вспыхнул в ту секунду, когда она расстегнула мой ремень.
Волны тепла пробегают по моему позвоночнику, когда мои яйца напрягаются, а член подергивается. Она тугая, горячая и влажная, и я кончаю в нее до тех пор, пока едва могу нормально видеть.
Удовольствие медленно угасает, на смену ему приходит суровое жало реальности.
Неохотно я выхожу из нее и отступаю, заправляя штаны, а затем иду на кухню, чтобы выбросить презерватив и вымыть руки.
Ханна не двигается, когда я возвращаюсь в прихожую. Она прислонилась к стене, ее грудь все еще вздымается от удовольствия.
Мой телефон звонит снова, и на этот раз я отвечаю.
— Оливер Кенсингтон.
— Здравствуйте, мистер Кенсингтон, — говорит мужской голос. — Я приехал по адресу, на который вы заказали машину, чтобы…
— Я сейчас выйду, — говорю я водителю.
— Очень хорошо, сэр.
Я вешаю трубку и засовываю телефон в карман. Все остальные мои вещи аккуратно упакованы в чемодан, готовы к отъезду.
Но я нет.
Я бросаю взгляд на Ханну, которая выпрямилась. За исключением нескольких складок, ее платье выглядит так же. Она прикусывает нижнюю губу, играя с подолом.
— Что ж, спасибо, что пришел ко мне на помощь.
Я издаю смешок, и легкая улыбка расползается по ее лицу.
— Это не то, что я имела в виду.
— Я знаю.
Тем не менее, я не двигаюсь. Я никогда раньше не испытывал такой одержимости кем-то. Она только что была у меня, и я уже отчаялся начать все сначала. Это зависимость, которая усиливается с каждым ударом моего сердца.
— Эм, напиши мне, когда приземлишься, хорошо? Так чтобы я знала, что ты добрался.
Я киваю.
Это милое чувство, и оно также выводит меня из себя. Потому что в ее вопросе есть нечто большее, чем обязательство. В нем есть искренность, которая значима и заметна. Главным образом потому, что до сих пор этого не было в моей жизни.
Если бы я погиб в авиакатастрофе, единственным беспокойством моего отца было бы то, как это повлияет на компанию. Крю воспринял бы это как нечто большее, чем корпоративную потерю, но я знаю, что он тоже двинулся дальше. Его личная жизнь не сильно изменилась бы без моего участия в ней.