За завтраком мистер Козел любезно сообщил Сауле, что он совершенно не владеет русским языком, что, впрочем, никак не мешает ему ценить, как он выразился, «свободное, незапрограммированное общение со страной».
— Вот вы говорите — «свободное общение», — задумчиво заметила Сауле, отчасти поставленная в тупик странным заявлением иностранного путешественника. — А каковы результаты этого общения?
— Результаты? О каких результатах может идти речь? Я приезжаю в малознакомую страну вовсе не с целью что-либо изучать, исследовать. На склоне лет мне бы просто хотелось познакомиться воочию с тем, что раньше мне не доводилось видеть и наблюдать. Хочется почувствовать жизнь совершенно незнакомую, неиспытанную, почувствовать что-то такое, о чем никогда не догадывался. Это чувство неизвестности — не знаю, знакомо ли оно вам, чувство неизведанности, к которой необходимо прикоснуться… Тем более — очень хочется прикоснуться к тому, чего не коснулась цивилизация…
— В вашем высказывании есть определенная недоговоренность, уважаемый мистер Джекоб, — сказала Сауле, все еще скованная тяжестью пристального взгляда туриста, но чувствующая и необходимость высказаться. — Короче говоря, вы прибыли в Советскую Азию, в Казахстан, как на землю, еще не цивилизованную. Мне не впервые приходится сталкиваться с подобной точкой зрения, как не впервые приходится сожалеть о том, что ваша пропаганда, ваши институты, неоднократно сами обещавшие честно и толково знакомить со всем тем, что есть и существует в Советском Союзе, по непонятным причинам не замечают…
— Позвольте прервать вас, очаровательная мисс Сауле, — хладнокровно возразил мистер Козел. — Ваши многочисленные подозрения вовсе не столь сильно усугубляют вину западной цивилизации, как вам кажется. Но как избавиться от непонимания, как преодолеть его — вот в чем вопрос! Именно непонимание одного человека другим, одного государства — другим, одной цивилизации — другой кажется мне страшным грехом. Достоинства вашей цивилизации… Впрочем, я не совсем убежден, что она вполне может сравняться с западной.
— Ах, вот как! — рассердилась Сауле. — Вы все время подходите к советской культуре, как к чему-то несовершенному, несвершившемуся, более того, иной раз, как к ребенку, которого непозволительные шалости запели чересчур далеко, но которого еще можно исправить поучениями.
— Вы не совсем правы, — еле-еле успел вставить мистер Козел, — кому же не известно, что в прошлом…
— Вот-вот. Вы отчасти готовы признать в советской культуре определенную преемственность от великой русской культуры… Но опять-таки предпочитаете создавать миф об отклонениях. О нежелательных отклонениях.
Мистер Козел сделал протестующее движение, но ничего не сказал. Сауле продолжала:
— К тому, что создано Советской страной, необходимо подходить с той же степенью осторожности, почтительной внимательности и терпеливо-решительного созерцания, с которыми мы обращаемся, например, с самыми древними культурами… Современная культура, творимая в нашей стране, не менее возвышенна и велика, имеет не меньшее значение для будущих судеб человечества, чем в свое время культура и духовная интенсивность античного Египта или Древней Греции…
— Вы прекрасный и очаровательный пропагандист, дорогая мисс Сауле, — сказал мистер Козел, еле заметным кивком головы благодаря за неожиданную лекцию при утренней трапезе.
Но Сауле не собиралась успокаиваться:
— Новая ошибка, по своему статусу ничуть не отличающаяся от прежней! Мы объясняем, а вам кажется, что мы пытаемся вас переубедить, мы сообщаем, а вам кажется, что мы нарочно подбираем информацию.
— Русская культура, может быть, и имеет некие точки соприкосновения с тем, что вы говорите, но, скажем, казахская культура совершенно неизвестна на Западе.
— Вот результат неосведомленности. Казахская культура прекрасна. И миру рано или поздно станет ясно, как она прекрасна, самобытна. У русской культуры есть замечательная черта: полное отсутствие региональной замкнутости, полная открытость и стремление вобрать в себя и подарить миру многое, что оставалось неизвестным долгие годы. Есть у меня подруга — русская поэтесса. Она, например, заинтересовалась судьбой и стихами Махамбета…
— Одну минуточку, одну минуточку, дорогая мисс Сауле, — спохватился мистер Козел и достал из внутреннего кармана пиджака небольшую записную книжку в красно-коричневом переплете с тисненой головой совы — символом мудрости. Незнакомое имя было аккуратно вписано в записную книжку, на отдельной чистой странице.