На той неделе мы с ним дали слово: ни глотка до Нового года. Казалось бы, в лагере воздержанию режим способствует, однако водку найти легко, закажешь и принесут, в крайнем случае, одеколон. Способы доставки — в грелке, в перчатке резиновой или в шланге, обмотает вокруг себя, или в шарф и на шею, надзор на вахте хлопает, щупает, иногда поймает, а чаще — нет. Умудряются. В рабочую зону вольняшки приносят или бесконвойные зека, хотя риск большой, могут законвоировать. Вольняшкам тоже грозят неприятности, анкету могут подпортить. В лагере разливаешь по стаканам и — будем здоровы. Но, бывает, и бутылку приносят. Когда мы с Волгой сошлись в первый раз потолковать один на один, он выставил бутылку армянского коньяка — высший шик. Мы не пили с ним каждый день, перепадало изредка, но с похмелья и он чумел, и я ходил сам не свой, решили завязать. И вот являюсь я подшофе, иду от стенки к стенке, а тут ещё хирург рулады пускает: «Будь проклята ты, Колыма-а, что названа чудной планета-а-й…»
Сели мы с Волгой у печки в углу возле операционной, никто нам не мешает. В первые дни Волга ходил по больнице с шестёркой-поводырём, но скоро освоился и знал все больничные закоулки как свои пять пальцев. Он не унывал, хотя ослеп недавно, уже в нашем лагере. Для меня такой оптимизм загадка. Я всегда примерял чужие недуги на себя — выдержу ли? Вижу, туберкулёзник харкает кровью, но спокоен, без паники, иногда улыбается, а я думаю, вдруг такое со мной случится, как я себя поведу? Или гипертоник лежал у нас, совсем молодой, кровоизлияние в мозг, инсульт. Я себя настраивал на худшее, учился терпеть, чтобы любой недуг для меня не стал неожиданностью. Волга, надо сказать, держался молодцом. Ночью ему не спится, он привык в карты шпилить, лучший стирогон Гулага, а днём дрыхнет. Сидим в тепле, я доволен, я недавно спасся. Волга чует мою взвинченность и ждёт подробностей, как я там на свободе лихо подженился, сошёлся с медсестрой в закутке, так что, не будь жлобом, излагай подробно и не спеша. Даже, если не повезло, сочини, приври, так надо. Однако, прежде чем рассказывать про любовные утехи, я признался Волге, что тащил на себе конвоира.
«Как, на себе? — переспросил Волга. — Мусора — на себе?» — В голосе его угрожающая растяжка. «Обыкновенно тащил, под микитки, до самой вахты». — «Порядочный каторжанин дал бы тебе немедля в рыло. Тащить на себе мусора!» — «Это ещё не всё, Волга, — продолжал я азартно, словно стремясь наказать его за упрощение сложностей. Он мне свой блатной катехизис, а я ему правду жизни. — Мы ещё пистолет потеряли».
Волга расхохотался: «Ну, ты романист, фантаст, ох, Евгений Павлович, хватил ты сегодня спиртяги, давай трёкай дальше, только не забудь место мне указать, где потеряли, сейчас сбегаю, подниму».
Я ему рассказал всё, как было. Волга захлебнулся от негодования. «Фраера, ну фраерюги! Да тебе за это!.. — Он не находил слов. — Да тебя все подряд запрезирают. Завтра ты потеряешь уважение всего лагеря. — Волга ярился, ярился, ходил передо мной от стенки к стенке, шипел на меня, шипел, скоро ему надоело, и он спросил с детским любопытством: — Ну и что, ты его в своих руках держал? Какой марки? Тэтэшник?» — «Держал и в своём кармане тащил. Настоящий ТТ с обоймой».
Волга сел, Волга встал, Волга заметался взад-вперёд, не находя себе места от жгучей досады. «Да ты знаешь, что значит здесь, на нашем штрафняке в Хакасии, заиметь зекам оружие? Это свобода всему лагерю! Эх, Евгений Павлович, вот так мы и пропадаем. Тащил пистолет и сам вернул его мусору — ну ни в какие ворота! Никогда в жизни не признавайся в своём позоре, помяни моё слово, опарафинят тебя навек, никакая медицина тебя не отмоет, под нарами будешь свой срок досиживать».
Меня уже стало злить, какого чёрта, в конце концов, он меня поносит! «Что я, по-твоему, должен был сделать?» — «Спрятать!» — рявкнул Волга так, что повязка его взметнулась на лоб. — «Тревогу поднимут, искать будут. И срок дадут». — «Ищи ветра в поле. С умом спрячешь, никто не найдёт. Завернул в носовой платок, сунул в варежку и под камень, в дупло, под дерево, под мосток, да куда угодно. Запомнил ориентир, послал бесконвойного, и завтра этот шпалер с маслинами был бы в наших руках. А вообще, я бы на твоём месте раздел краснопёрого, влез в его полушубок с погонами, забрал бы его ксивы, сел в экспресс и покатил до Москвы».
Пошёл я спать и долго ворочался. Я всё-таки легкомысленный, даже представить не мог, что Волга оценит мои действия как позорные. На самом деле, упустил шанс. Взял бы пистолет, переоделся и с документами сержанта поехал бы, допустим, до Владивостока, там в бухте Золотой рог спокойно сел на корабль и поплыл открывать Америку уже с другой стороны. А куда Пульникова? Благородство обязывает взять его с собой. Но как вдвоём на одну ксиву? Я бы его пристрелил по Джеку Лондону: мустанг не выдержит двоих. Укрылся бы в штате Калифорния, женился на кинозвезде, стал бы миллионером и написал мемуары о своей честной жизни. «Ничто так не похоже на нас, как наше воображение». Есть вариант более серьёзный. До станции Ербинская семь километров, к утру я бы дошёл туда, сел в воинский вагон, у меня красные погоны, пистолет, еду я по оперативной надобности разыскивать — кого? Сбежавшего из мест заключения такого-то. Называю две моих фамилии и три моих статьи. Очень занятно, как я ловил бы самого себя. Поймал бы или нет? Я, такой добросовестный, дисциплинированный, поймал бы обязательно и водворил на место. Я сын своего времени.