Странно, думал Алексей, в то время Алена открыто, как бы с удовольствием выказывала любовь к нему, потом стала сдержанней, как бы стесняясь своих чувств, а уже потом находила любой повод, чтобы понасмешничать, а то и поиздеваться над ним. Пожалуй, окажись он сейчас в таком положении, как в тот раз, рассчитывать на поддержку бы не пришлось.
— Почему же ты не отвечаешь? — спросила она. На донышке глаз подрагивали незнакомые холодноватые искорки. С некоторых пор он замечал все больше незнакомого в своей жене. Правда, не столько внешнего, ибо видеться-то они виделись постоянно, и любая перемена воспринималась, как некий естественный процесс, слитый с ним самим, сколько глубинного тайного движения, которое не сразу становится явным, отражаясь в чертах характера и поступках.
Она повторила вопрос.
— Не знаю, как тебе, — сказал он, уводя глаза в сторону, к стенке, — но мне надоел этот каждодневный треп о разводе. От бескровных войн случаются инфаркты. Наступление вскружило тебе голову. Не забывайся. В таком деле нет победителей и побежденных. Лучше бы все заново…
— Поразительно! — воскликнула она. — И что тебя так держит?
— Все! — ответил он.
И это было правдой. Нелегко давалось ему любое приобретение, то, что начинало жить рядом с ним, он слишком тратился сердцем, душой, оставлял в близком кусочек самого себя и потому с такой неохотой, с таким скрипом шел на необходимые подчас потери. Разлад с друзьями, знакомыми, даже пропажа книги из семейной библиотеки — все это заставляло его мучиться, страдать.
Именно боязнь потерь, боязнь лишиться привычного, расстаться с тем, к чему прикипел всем существом, порождало в нем робкую веру в возможность наладить отношения с Аленой, делало его уступчивым, уязвимым.
И еще была память. У нее свои права, своя избирательность. Одни, перебирая минувшее, видят лишь срывы, неудачи, всякие житейские дрязги, а ему, Алексею, вспоминались больше случаи радостные, романтичные даже, осветляющие его сегодняшнее неказистое бытие. И он, как бы ненароком переступив настоящее, протягивал нить между прошлым и будущим и балансировал на этой нити, изо всех сил стараясь удержать равновесие.
Теперь все грозило рухнуть.
Они сидели друг против друга, перебрасывались фразами, за которыми теснились годы счастливых мгновений, взаимных недопониманий, обид и надежд, отступали в тень раздумий, опять вступали в разговор как вступают в глубокую воду, где можно выплыть, а можно и утонуть.
— Я уже все решила. Разменяем квартиру, и мы с Викой начнем новую жизнь, — сказала Алена.
— Как у тебя все просто получается, — усмехнулся Алексей. — Может, Вика со мной захочет остаться.
— Я мать, ребенок всегда остается с матерью.
— Ну, не всегда, положим…
— На что ты намекаешь? Когда мать ведет черт знает, какой образ жизни? Ко мне это не относится, а потому любой суд…
— Ха-ха! — злорадно перебил Алексей. — По логике вещей ребенка нельзя оставлять с тем, кто затеял раскол семьи. Если ты перекати-поле, то зачем Вике с тобой мотаться?
— У меня единственный ребенок и…
— У меня, у меня, — скорчив гримасу, передразнил он. — А у меня?
— Женишься, заведешь другого.
— Уверен, ты в тыщу раз скорей выскочишь замуж.
— Не твое дело.
— Конечно. А вот для Вики…
— Оставь Вику в покое! — глаза ее сузились, полоснули злым огнем. — Все равно будет по-моему.
— Как знать, — возразил он.
Они долго спорили, очень долго спорили о том, с кем же останется Вика. В ход шли всякие доводы: кто больше гуляет с ней, кто воспитывает в ней такие-то черты характера, а кто такие-то, кто балует ее, а кому по душе ее самостоятельность. Пустые пререкания, как бесцельное вращение жерновов, перемалывали все, что попадалось под руку.
Алексея бесила напористость жены. Получалось, что во всей семейной жизни она не видит ни единого светлого пятнышка, ей бросать ничего не жаль — встала, ушла и забыла. И будто бы на Вику только у нее права.
Вспомнилось, как она добивалась Викиного расположения. Едва он, обложившись книгами, садился за диссертацию, и нужные мысли вплотную обступали сто, как раздавался голос: «Алеша, поиграй с Викой, ей скучно». — «Ты же знаешь…» — начинал он. «Вика! — призывала она дочь в свидетели, — папе опять некогда побыть с тобой. Для своего ребенка он всегда занят». Она находила поводы постоянно подчеркивать это при Вике. «Видишь, папа зарядку делает, о собственном здоровье печется, а тебе и минутки не уделит». «Видишь, папа новый галстук купил, а тебе…».