Мужчины устают, стараются сами обиходить себя, но разве смогли бы они это делать, если бы для них не были бы созданы для этого условия? Сеньор всегда идёт ей навстречу, но никогда не говорил, что без неё ему пришлось бы трудно. Наоборот, он ведёт себя так, будто в любое время готов к тому, что она заявит о своём отъезде в старый замок и тогда он примет на себя домашние проблемы, а вот сеньора сразу увидела, от скольких хлопот освободила хозяина Манон!
Пока ещё не совсем стемнело, Катя залезла в сундук своей предшественницы и перебрала сохранённые богатства.
— Негусто, — констатировала, отложив одну нарядную котту, две повседневных и короткие сюрко с широкими рукавами, что надевают поверх котты. — Даром, что сеньора, а так голытьба.
Дочка злополучного Отиза похожие верхние платья бросила дома, постеснявшись взять их в Париж. Катя отложила в сторону нижние рубашки и устроив стопку из нескольких полотен, задумалась, что она может сшить из них на скорую руку. Платья Женевьевы ей слишком малы и если надставлять низ, то в груди шнуровка не помощник. Дело в том, что у неё спина, плечи, бёдра шире, чем у умершей девочки. Оно и понятно, та едва ли была выше полутора метров ростом. Бертран ей, наверное, казался гигантом.
— Дай Бог тебе, Женевьева, покоя и умиротворения, — прошептала Катюша, жалея девушку и складывая её платья в сундук. Нет смысла портить их только ради того, чтобы перебиться несколько дней. Свою котту она пристроила у горячей стены, использовав два копья, поставив их домиком и прижав скамьёй.
— Надеюсь, муж не будет возмущаться, — улыбнулась она, планируя завтра же дать поручение соорудить стоячую вешалку манекен для сушки платьев.
Самым ценным в сундуке оказался набор игл и грубоватых ножниц, бережно завёрнутый в шёлковую тряпочку и уложенный в маленькую шкатулку из резного чёрного дерева.
«А вот это действительно драгоценность», — прижимая находку к сердцу, подумала сеньора.
Она ничего не стала сейчас шить для себя. Не было возможности правильно разложить ткань, снять мерки, да и не стоило торопиться. Тонкое полотно — слишком ценная вещь, чтобы ошибиться и неаккуратно пошить при свете нескольких свечей. К тому же надо почистить иглы, поточить ножницы. Зато она нашла тонкую шёлковую нить, которой вычистила зубы, изучила и обнюхала шкуры, наметила план действий на завтрашний день и не заметила, как уснула.
…Бертран разоблачился и выслушал замковые новости. Архитектора переманили в другой регион и он, оставив свои чертежи, гордо уехал туда, где регулярно платят! Это был удар ниже пояса. Ещё утром этот сморчок улыбался сеньору Бланшфору, а вечером его и след простыл. На кой ляд ему чертежи этого пройдохи, если никто в них ничего не разбирает!
— Мерзавец! — рука с силой сжала поданный кубок с вином, и он смялся, будто яичная скорлупка, добавляя раздражение тем, что вино пролилось на белоснежную тунику. Бертран хотел предстать перед женой красивым, он подумал, что она после бани пойдёт мимо и увидит его… глупо получилось, только одежду зря испортил.
Он выслушал посланника отца и принял деньги за патрулирование его территорий. Архитектор немного не дождался своей оплаты. На днях должен расплатиться Гуго. К нему приезжали заморские купцы, и Бертран лично провожал их в замок брата. Вино у того отменное и с каждым годом на него находится больше покупателей, готовых самим ездить за ним.
Это было хорошей новостью и отличным свадебным подарком для Катрин. У неё ничего нет и деньги пригодятся ей, чтобы пошить наряды. Спасибо отцу, что заказал на свои деньги полный рыцарский доспех для Леона! Иначе Бертран не знал бы как поступить и кого первым обеспечить необходимым.
Увидев промелькнувшую Манон, он понял, что женщина провела его жену в покои через верхнюю галерею, и вдвойне обидно, что он зря надевал шёлковую тунику. Вечер тянулся бесконечно. Даже баня не подарила долгожданного удовольствия и расслабления, а вкус еды он совсем не почувствовал.
Воображение будоражило тело Катрин. Хотелось посмотреть на неё, потрогать, узнать, как она поведёт себя в ответ. Эта дева уж точно не сожмётся в страхе в углу кровати и не будет трястись от ужаса, что в ней делают дыру. Даже когда Женевьева освоилась и перестала бояться супружеского долга, она после часами простаивала на коленях, замаливая грех соития. Это было обидно и непонятно, но священник называл сеньору благочестивой, и Бертран смирился.