— Бороду? — Иван вгляделся в изображение. — Гена, ну-ка, попробуй…
Пару минут спустя Прошин не веря своим глазам смотрел на черно-белый портрет человека, которого здесь быть не должно. Но Иван его видел собственными глазами пару часов назад!
— Гена, с меня пиво. Столько, сколько пожелаешь и в любое время!
— Это ты опрометчиво пообещал, — админ потер руки. — Тогда я начинаю составлять график поставок!
— Начинай!
Иван пулей вылетел из кабинета айтишников и бросился к площади Революции, опасаясь, что цирк уже уехал. Но шапито по-прежнему стоял на месте и, похоже, никуда не собирался. Иван снова показал волшебное красное удостоверение и прошёл на служебную территорию. В фургончике директора не было, и никто из цирковых не знал, куда он подевался. Обыскивать цирк Иван, конечно, не имел права, пришлось поверить на слово.
Он подошёл к обезьяньей клетке. Шимпанзиная троица с любопытством уставилась на капитана, особенно младшенький. Детёныш опять высунул лапу сквозь прутья клетки, требуя обещанное лакомство.
— Погоди, не до тебя пока, — буркнул Иван и посмотрел на главу обезьяньего семейства. — Привет, Шимми!
Шимпанзе оскалил зубы в дурацкой улыбке и швырнул в капитана банановой кожурой.
— Шимми, хватит придуриваться! Я же знаю, что это ты!
Шимпанзе упал на спину и заухал, изображая крайнюю степень веселья.
— Шимми! — Иван нахмурился. — Ещё одно ограбление — и я тебя по-полной посажу, понял? В "обезьянник" хочешь?
Шимпанзе неприлично заржал. До Ивана дошло, что Шимми и так сидит в обезьяннике, и рот капитана растянулся в непроизвольной улыбке.
— Ну, не хочешь говорить — не надо! Слушай меня, чертяка! Я живу в трёх кварталах отсюда. Две улицы прямо, потом направо. Номер пятнадцать на Фруктовой. Бревенчатый дом с коричневой крышей, на коньке флюгер в виде петуха. Запомнишь? В общем, жду тебя в гости.
Шимпанзе перестал ухмыляться и принялся деловито очищать апельсин. Иван постоял ещё минуту возле клетки и отправился домой.
На улице уже стемнело. Мила одним глазом смотрела в телевизор, следя за незатейливыми событиями бесконечного сериала, другим — наблюдала за "суженым". Иван мрачно глядел на сковородку жареной картошки и размышлял, сможет ли он съесть её один. Мила, насмотревшись очередной передачи о вреде еды, решительно объявила, что будет худеть и садится на диету, а всякие высококалорийные продукты он может кушать сам. Взамен она потребовала приобрести ей легкие, полезные и экологически-чистые. И даже список продиктовала. Прошин понял, что его финансы не переживут лягушкиной диеты и попытался образумить Милу. Ага, конечно! Тот, кто пробовал убедить женщину отказаться от похудения, прекрасно понимает тщетность любых доводов.
Вдруг за спиной Ивана раздался голос:
— Ты мой портрет на двери в честь меня вырезал что ли? Вижу, подготовился.
Прошин подпрыгнул от неожиданности, супержаба взвизгнула и опрометью ускакала в соседнюю комнату. Около стола стоял собственной персоной низенький, кривоногий, волосатый Шимми и улыбался неповторимой обезьяньей улыбкой. Иван схватил его в охапку.
— Здорово, примат!
— Тише ты, раздавишь меня!
— Это я от радости, — сказал Иван, опуская на пол шимпанзе. — А ты что, говорить уже научился?
— Смейся, смейся, — проворчал обезьян, — тебя бы в клетку засадили, я б на тебя поглядел.
— Как ты сюда забрался? Я ведь даже шороха не слышал!
— Через окно, понятно! В твои окна слон влезет, а ты ничего не услышишь!
— Но и Мила тоже ничего не слышала.
— Жена?
Иван закатил глаза к потолку.
— Любовница? — допытывался Шимми.
Иван вздохнул и сказал:
— Ты же её видел.
Обезьян наморщил лоб.
— Жаба что ли? — шепотом спросил он.
Получив в ответ молчаливый утвердительный кивок, Шимми поражённо замолчал.
— Мила, выходи, не бойся! — крикнул Иван. — Шимми — друг!
— А я и не боюсь, — послышался тоненький голосок, и один глаз жабы осторожно выглянул из дверного проёма.
Потом Мила вылезла целиком и уставилась на Шимми.
— Так он настоящий? А я думала что он — тот, с дверей. Ожил и сюда пришёл…
Иван было улыбнулся наивным страхам лягушки, но потом подумал, что если можно волшебным способом сделать барельеф, значит, можно и оживить его. Судя по испугу Милы, ожившие барельефы добродушием не отличаются. Он решил оставить "на потом" подробности оживления статуй, и перешёл к насущным проблемам:
— Мила, Шимми — самый настоящий! Настоящее некуда! — и посмотрел на обезьяна: — Ну, расскажи, как ты докатился до воровства в моём городе?