Полчаса Леон развлекал Бартона подобными россказнями. Потом они стали придумывать всякие страшные истории, и это была своего рода игра: чья история будет страшнее. Кэсси, устав от их болтовни, решила прекратить эту игру и сказала, что, если они не перестанут, она выбросит их обоих из машины. Эта история показалась Бартону и Леону «самой страшной», и они признали ее победительницей. Леон начал подпевать мелодиям по радио, а когда песня казалась ему слишком серьезной или слишком торжественной, он выдумывал свои собственные слова. «Стихи» эти становились все смешнее. Бартон смеялся все громче и громче, скоро он уже держался за живот, а из глаз у него текли слезы. Три часа пролетели незаметно.
В городе Леон сразу же отвез их в ресторан. И пока Кэсси и Бартон заказывали гамбургеры и жареный картофель, узнал по телефону адрес ближайшего магазина оптики, где очки были бы готовы через час. Позвонив в магазин, выспросил фамилию врача, который днем смог бы принять Бартона. И, наконец, позвонил врачу, и тот сказал, что мог бы принять их прямо сейчас, во время обеденного перерыва. Они наспех проглотили гамбургеры и отправились по указанному адресу. Поиски заняли двадцать минут. Кэсси пришла в ужас от движения на улицах. Машины неслись на огромных скоростях, даже на перекрестках. Ей показалось, что в городе явно не хватает светофоров. Кэсси благодарила Бога, что за рулем сидит Леон, а не она. Наконец на стене одного из домов они увидели крошечную табличку с фамилией доктора. Они опоздали только на пять минут.
Леон объяснил все обстоятельства врачу, и тот после тщательного осмотра выписал не один, а два рецепта на стекла для очков. Изготовление одних стекол было несложным делом, и в этих очках Бартон мог делать все что угодно. В других очках он мог на расстоянии рассмотреть все, до мельчайших деталей, но сделать такие стекла было сложнее, требовалось больше времени.
После осмотра доктор направил их к своему ассистенту, извинился и ушел обедать. Молодой человек в белом халате должен был занести в компьютер некоторые данные о пациенте. Первый вопрос оказался настоящим ударом. Вернее, не вопрос, а то, как Бартон ответил на него. Он сказал, что его зовут Барт Парадайз. Леон и Кэсси переглянулись в изумлении. Но когда Кэсси собралась поправить его, Леон коснулся ее руки и незаметно покачал головой. Она с благодарностью посмотрела на него. После этого Леон, казалось, избегал ее взгляда, но с Бартоном вел себя так, будто ничего особенного не произошло.
Несмотря на то что Кэсси была растрогана и ощутила прилив любви к ним обоим, она сдерживала себя во внешних проявлениях своих чувств. Ни слов благодарности, ни объятий, ни поцелуев. Но оставаться бесстрастной, как Леон, ей не удавалось. То и дело голос у нее дрожал и она была готова расплакаться. Что же касается Бартона, то он, даже если и заметил что-то необычное в ее поведении, ничего не говорил. Мальчик сидел между ними с плохо скрываемым волнением, когда они ехали заказывать очки.
Выбор оправ оказался настоящим испытанием. Кэсси волновала цена, Леон настаивал на качестве, а Бартон, примеряя, вертелся перед зеркалом. В конце концов техник помог им выбрать несколько оправ, которые были и надежны, и приемлемы по цене. Они остановились на двух, которые лучше всего шли Бартону. В одну оправу стекла стали вставлять немедленно, а другая предназначалась для каких-то особых стекол, и ее должны были прислать в Ван-Хорн позже по почте.
Проблемой очков они занимались уже почти два часа, но ни один из них не жаловался. Они сходили в магазин, где купили продукты, а в придачу – несколько книжек с комиксами, несколько журналов и три романа. Вернувшись в оптическую мастерскую, усадили Бартона на стул и стали читать ему книжки. Вначале Кэсси, потом Леон, но он еще и озвучивал на разные голоса все то, что читал. А когда чтение надоело, стал изображать действие рассказов наглядно. Кэсси никогда не видела, чтобы мужчина так вел себя с ребенком. Чинц не занимался со своими детьми, а у Джоза просто не было возможности играть с сыном. Он погиб, когда Пит был еще слишком мал.
Кэсси ощущала радость. Леон удивлял и восхищал не только ее. Было ясно, что Бартон привязался к нему и его привлекала не только фамилия Леона. Когда игра закончилась, Барт залез на подлокотник кресла, где сидел Леон, и в благодарность обнял его за плечи. Леон мягко отстранил его и погладил по голове. Бартон был страшно счастлив. Лицо Леона тоже сияло. А душа Кэсси пела от счастья. Она не ошиблась. Леон был прирожденным воспитателем, настоящим родителем, одаренным отцом. Она понимала, что он дает Бартону что-то такое, чего она даже и не надеялась дать ни своим братьям, ни сыну. Понимала, что поступила абсолютно правильно, когда приехала в Техас и помогла приехать мальчикам, хотя способ, которым она воспользовалась для достижения цели, был плох. И Кэсси снова дала себе слово сделать все, чтобы сохранить семью.