Семья. Но были ли они по-настоящему семьей? Она вспомнила, как Бартон назвал фамилию Леона в кабинете врача. Да, рассуждала Кэсси, может быть, не все они носят одну и ту же фамилию, но тем не менее они – одна семья. И возможно, настанет день, когда на двадцати тысячах акров земли, их родной земли, будут бегать их дети. Вот если бы только ее муж снова начал считать ее женой и относиться к ней как к жене!
Барт был неутомим. Даже ночью не удавалось удержать его в доме. Теперь, когда он снова хорошо видел, ему все время хотелось быть на улице, разглядывать окружающий мир. Его очень привлекало небо со всеми его созвездиями и планетами. Как-то Кэсси пожаловалась Леону и попросила его повлиять на мальчика, но тот лишь засмеялся и сказал: «Представь, что будет, когда мы получим вторые очки, с более качественными стеклами. Может быть, на Рождество подарить ему подзорную трубу?»
Он сказал «Рождество». Значит, на Рождество они все еще будут здесь! Кэсси едва сдержала себя, чтобы не переспросить его. Со времени поездки в Эль-Пасо ее постоянно тянуло поговорить с ним, необходимость в этом давно назрела. Но она все не решалась, волнуясь даже сильнее, чем в брачную ночь. Ей хотелось правильно выбрать время для разговора и не ошибиться.
Леон теперь ел в доме со всеми и даже проводил здесь вечера до того, как лечь спать. Очень часто, когда он отправлялся в свою «спальню», устроенную им в сарае, Кэсси выходила вместе с ним. Они говорили о незначительных вещах. Однажды Кэсси рассказала Леону, как Бартон читал Питу комиксы. Очень забавно: он совершенно точно копировал манеру чтения Леона.
– Ты хорошая модель для подражания, – сказала Кэсси. Леон, пропустив ее слова мимо ушей, стал рассказывать, чему научились на ранчо старшие ребята, особенно Ньют. Когда же она сказала, что ее радуют успехи брата и что он может стать Леону настоящим помощником, тот с ней не согласился.
– Этот мальчик должен учиться в колледже.
Кэсси поразила убежденность Леона.
– В колледже?
– Да, в нем живет художник. Он рисует даже на песке. Кэсси, у него Божий дар. Я почувствовал это, впервые взглянув на твой портрет, нарисованный им. Но эти последние недели... – Леон покачал головой. – Я видел совершенно потрясающие картины, которые Ньют рисовал на камне колесиком шпоры! Ему надо дать возможность заниматься тем, к чему лежит душа. Он должен развивать свой талант.
Кэсси была поражена.
– Я... мне кажется, он даже об этом не думает.
– Как раз наоборот, Кэсси, еще как думает! – досадливо возразил Леон. – Он не говорит об этом, но каждый раз, когда я упоминаю об учебе, я вижу, как загораются его глаза. Он становится похожим на голодного мальчишку, который заглядывается на витрину булочной.
Кэсси испугалась. Все так неожиданно! Колледж! О какой учебе может идти речь, когда у нее нет ни цента за душой? Ожидать помощи от Леона после всего того, что он сделал для них, – просто бессовестно. Она упрямо затрясла головой. Это уж слишком.
– Он не может учиться, нет.
Леон повернулся к ней. Глаза его горели.
– Тогда ты сама ему об этом и скажи! Он приехал сюда из-за тебя. Значит, ты ему и скажешь, что он не может учиться! Иначе это придется сделать мне. Разве ты не понимаешь, Кэсси? Это по твоей милости я за него теперь отвечаю! По твоей милости решаю, помочь ему осуществить его мечты или разрушить их. А я не просил для себя такой ответственности! Не просил наделять себя таким правом! – Он закрыл глаза и потер виски. – Я не просил тебя, – устало проговорил он, – но я позволил тебе взвалить на меня этот груз и теперь должен решать. – Он вздохнул, как будто плечи его и впрямь обременяла невероятная тяжесть.
Леон был прав. Кэсси знала: он прав.
– Извини, я... никогда не понимала...
– Ты не хотела понимать!
Кэсси зажала рот рукой. Губы ее дрожали.