Внезапно до его ушей, будто сквозь вату, донёсся голос Задираки:
— Разрешите пригласить вас на танец?
Резко распахнув глаза, берсерк повернул голову, смотря на Торстона, который подал руку Хедер. Девушка некоторое время колебалась, но потом кивнула, улыбнувшись. Медленно поднявшись, она вложила ладонь в руку Задираки, и тот вывел её в центр зала. Иккинг и Астрид стояли, опершись о стену, и держались за руки, пытаясь отдышаться. Что-то говоря девушке, Хэддок смущённо улыбался, а Хофферсон, видимо, изо всех сил сдерживала себя, чтобы не броситься обнять его.
И музыка полилась жестокими звуками, впиваясь в сознание берсерка. Он смотрел на то, как Задирака начинает кружить Хедер по залу, как её руки соприкасаются с его ладонями, и понимал, что теряет разум. Дагур следил лишь за её движениями, мысленно обрисовывая каждый контур её тела. Линию бёдер, тонких рук, черты лица… Улыбку, сверкающие в полутьме глаза, косу, что спадала на её плечи. Даже огонь преломлялся в ней, растекаясь красноватым светом по её чертам. Даже пламя хотело целовать её своей тенью.
Дагур чувствовал, как сердце начинает вытекать за рёбра. Только сейчас, только в этот миг, он вдруг понял, что давно находится за чертой. Что сам сбросил с себя цепи, поддаваясь внутренним демонам, следуя за безумной страстью. Что не сможет он просто так смотреть на то, как она кружится в танце с Торстоном, ходячей булочкой или кем-либо ещё другим. Он хотел её. Хотел быть в ней, хотел слышать её крики. Он хотел пить губами её стоны и чувствовать, как она извивается в его руках. Белая, чистая, словно снег. Созданная только для того, чтобы резать его сердце острым ножом.
Берсерк даже не заметил, как закончился танец. Задирака поблагодарил девушку и, запыхавшийся, упал на скамью за столом, беря с тарелки оставшуюся отбивную. Девушка вернулась на прежнее место, опустившись рядом с Рыбьеногом и ответив на его тихий вопрос.
Уже заполночь. Наездники казались уставшими, сонными. Иккинг первый предложил всем отправиться спать, на что близнецы пытались вяло что-то возразить. В конце концов, все медленно разбрелись по своим хижинам, падая совершенно без сил в постели. Рыбьеног пошёл относить спящего сном тридцати богатырей Сморкалу в его дом, близнецы кое-как добрались до кровати и рухнули, тут же уснув. Иккинг проводил Астрид до хижины, придерживая её за руку. Наверное, она специально шла медленно, чтобы продлить минуты, в которые Хэддок касался её.
Дагур покинул зал одним из первых. Выйдя под холодное ночное небо, он глубоко вздохнул, чувствуя, как ветер играет в волосах, пробирается под доспехи. Это вошло в привычку, ведь только природа могла разогнать мрак в его голове. Волны ходили по морю, сонно бились о скалы, тоже желая отдохнуть. Луна плыла через ткань неба, медленно, незаметно. Она смотрела на берсерка с немым вопросом… Как будто была готова покориться любому его поступку, освещая путь до самого конца безумной ночи. Луна… Покровитель безумия.
Добравшись до хижины, Дагур опустился на сконструированную Иккингом для него кровать и, сняв доспехи, забрался под тонкое одеяло, перевернувшись на бок. Делая вид, что спит, он на самом деле боролся с собственными мыслями. Ему до жути хотелось пройтись по острову, позволить ветру прочесть всю боль сердца, поговорить в пустоту… Но он сам понимал, что огонь, который зажгла в его душе Хедер, танцующая с Задиракой, потушить уже не сможет ничто.
_______________
* — техника, которую применяли пристеголовы во второй части КПД в битве с Блудвистом у Драконьего Гнезда.
Комментарий к Глава десятая
Сложно писать, когда ты суеверен. Но, вот она — прода. Некоторые читатели уже знают, что будет в одиннадцатой, и всё-таки… Я молчу об этом х)
Да и хотелось бы узнать ваше мнение. В фанфике, где 90% чувств, а 10% битв и экшена (потом станет 50% на 50%, но пока картина такая) сложно описать на должном уровне динамику битв.
========== Глава одиннадцатая ==========
Хедер осторожно подняла стопку грязных тарелок, поднеся её к стоящей у края стола бочке. Медленно опустив ладонь в воду, она вздрогнула, чувствуя, как холод начинает сковывать пальцы. В темноте казалось, что девушка погружает руку в пустоту.
Ей не спалось. Сколько она не пыталась заставить себя уснуть — ничего не получалось. Мысли огромным роем, быстрым ураганом, с бешеной скоростью вертелись в её голове, сменяя одна другую. Поэтому, почти час назад поднявшись с кровати, она осторожно вышла из хижины, стараясь не разбудить Хофферсон, решив, что снова надевать наплечники и прочее железо на свои руки будет лишним. И пришла сюда, в зал, чтобы скоротать время уборкой грязной посуды.
Вытерев лоб тыльной стороной ладони, девушка принялась за очередную тарелку, чувствуя пробирающий до самых костей холод ледяной воды. Ей не хотелось будить драконов, прося их нагреть воду. Не хотелось будить и наездников. Всё, о чём она сейчас думала, вертелось вокруг одного единственного человека, заставляя то холодеть, то разгораться от пламени, что поднималось со дна души.
Дагур. Девушка почти полдня не говорила с ним. Не пересекалась взглядом, не просила о чём-либо, старалась не смотреть в его сторону, пытаясь развеяться в компании друзей. Тот танец с Задиракой, во время которого она кожей чувствовала сжигающий до тла взгляд берсерка, был простым лишь дружеским танцем. И этот танец никому не нанёс вреда… Почти.
Прикосновения, голос, руки — всё, что было в Дагуре, за несколько дней вдруг стало важнее всего. Хедер стыдилась собственных мыслей, собственных желаний, но, когда оставалась одна, позволяла им захватить себя полностью. Она вспоминала его губы… И где-то в низу живота всё скручивалось, билось, заставляя схватиться за шею, чтобы не застонать от бессилия. Потому что опять не хватало воздуха. Потому что Хедер чувствовала пальцами ту белую линию, что разделила «запретное» и «разрешённое». Она стояла у неё, осторожно протянув руку на сторону первого, но не ступив ещё на него ногой. Ей хотелось узнать, что там, за чёрным туманом скрываемой страсти. Страсти, готовой в любой момент закипеть в крови, с победным кличем поднимая голову. И горя. Горя, сжигая каждую клетку тела под его прикосновениями. Под его губами.
Ей хотелось ощутить жар рук брата на своей обнажённой коже… Хотелось, чтобы он провёл ладонью по линии её ноги, чтобы сказал, как это — любить. И не так, как говорят все эти викинги, которые слишком просты. Не о цветах и звёздах. А о страсти. Жестоко, грубо и таким шёпотом, от которого можно было бы сгореть, осыпаясь пеплом на его руки. Но перед этим… Позволить коснуться. Позволить забрать себя в тот мир, который девушка никогда не знала раньше. В мёртвый мир, разрушенный миллионами страстей, горящий… На обломках той вселенной она бы умерла под его поцелуями. Умерла бы под ним.
Девушка выдохнула, положив ладони на край стола. Того самого проклятого стола, к которому ещё прошлым утром прижимал её Дагур. И шептал… Просил…
«Чтобы запомнить»… А возможно ли это забыть? Можно ли забыть первый поцелуй, который разрезал сердце на части? Хедер закусила губу, закрыв глаза. И снова под ресницами брат. Его губы, кожа под пальцами, горячее тело. Расширившиеся, как портал в другую вселенную, зрачки, в которых можно было бы прочитать всю преисподнюю, все тайны мира. В этих глазах было столько желания, что все границы, все слова «нельзя» плавились под ним. Истекали кровью и пропадали, как будто и не было их никогда. Потому что Хедер безумно хотела быть с ним. Хотела, чтобы он показал ей тот мир… Горящий, жестокий, страшный. Мир тех страстей, за которые боги никогда не прощают.
Медленно положив одну тарелку на другую, Хедер посмотрела на огонь. Дрова почти догорели, и теперь свет, что падал на стены, был намного слабее, чем тогда, во время «пиршества близнецов». Тьма окружала девушку. В полумраке невозможно было почти ничего различить. Хедер опустила глаза на свои пальцы, еле освещаемые блёклым светом умирающего огня. И снова в голове набатом застучали воспоминания. Губы, руки и жар. Шёпот, который проник под самую кожу. Боль, смешанная с кровью, что кипела в венах, подобно бушующему морю, испаряющемуся, исчезающему из мира. Осколки всех чувств, что протыкали её насквозь, не могли сравниться с этой новой вещью… Они были ничем рядом с той любовью, что она испытывала к родному брату.