Резко сорвав с неё ткань белья, Дагур подхватил Хедер на руки, прижимая к себе и впиваясь в её губы, так, чтобы от неожиданности она не успела вскрикнуть. Грубо, жестоко целуя её, он сгорал до костей там, где касался её колен и спины. Он просто держал её на руках, обнажённую, пылающую… Но почему она плачет? Неужели её пугает смена нежности и страсти в нём, в Дагуре? Ведь он то медленно, нежно и робко снимал с неё одежду, то срывал ткань ко всем чертям, убивая её прикосновениями. Просто с ней, с Хедер, он не мог быть иным. Он восхищался ей, он любил её, он хотел её и хотел наслаждаться ей до боли. И всё-таки, почему…
— Хедер? — спросил Дагур, оторвавшись от её губ и склонив голову слегка на бок, следуя за её ладонью, что ласкала его щёки.
Но девушка не ответила. Лишь покачав головой из стороны в сторону, она вновь потянулась за поцелуем, но Дагур только ухмыльнулся. И, повернувшись, опустился на колено, положив Хедер на сброшенную в кучу одежду. Края кожаного сарафана давили ей в спину, но девушке было всё равно.
Дагур навис над ней, соприкасаясь коленями с её ногами. Дыша ей прямо на покрасневшие щёки. Умирая от желания взять её сейчас, резко, с криком и дикой болью. Принести ей боль… И умереть.
И поцелуй. Снова. Её ладони обхватили его шею, а губы выпивали его душу. Страсть сокрушала их, бросала во все уголки вселенной. Нависая над девушкой, Дагур касался возбуждённой плотью, спрятанной тканью брюк, её бедра. Он чувствовал, как она содрогается от страха перед тем, что делает. Губы Хедер спустились ниже, на его шею, нежно касаясь. Невесомо, тихо… Будто противореча всему, что происходило с ними, будто её чувства не бурлили под кожей, а цвели в далёких садах Вальхаллы. Не сдержав стон, Дагур напрягся, чуть склонив голову, и, резко припечатав ладонью Хедер к полу, впился в её шею, будто показывая, как именно нужно гореть. Едва не закричав, девушка тяжело задышала, чувствуя, как Дагур оставляет на ней засос за засосом, кусает её подобно зверю, до крови. Он давно хотел этого… Хедер хотела этого… Они оба понимали, что вся их жизнь сейчас в другой вселенной. А здесь, в городе разрушенных чувств, они готовы впиваться друг в друга, пока обломки зданий не распорят их кожу до крови.
— Хватит, — резко прошептал Дагур, чуть отстраняясь от девушки и смотря на неё. — Я сойду с ума, если не сделаю этого с тобой…
Хедер молча кивнула, закусив губу. И, положив руки на его плечи, закрыла глаза. Она была готова отдать ему, Дагуру, свою честь, своё тело, свою жизнь. И от чувства, что это Хедер… Что это та девушка, за любовь которой он был бы готов уничтожить тысячи островов… От этого чувства Дагур почувствовал резкую боль внутри, от которой чуть не задохнулся. Зачем он хочет разрушить её жизнь, зачем он любит её, зачем он целует её?
— Расслабься, — наконец сказал он, заставляя девушку открыть глаза. — И смотри только на меня. Только.
— Я не вижу тебя, — прошептала Хедер.
Дагур ничего не ответил. От страсти у него начинало сносить сознание. Если бы он подождал ещё немного, поцеловал бы её, оставил ещё один засос на нежной шее… Он бы умер здесь, расколовшись на части. Но он не мог ждать. Он просто хотел её. Сейчас, сильно, так, что даже боги закрыли глаза, смотря на грех брата и сестры.
Рывок. Крик. Губы Дагура резко сминают губы Хедер. Девушка не ожидала боли и, когда брат резко вошёл в неё, не смогла сдержать хрипа, который превратился в вопль. Страшная боль, с которой её тело приняло Дагура, не проходила несколько мгновений… Минут… Часов… Хедер не считала. Губы Дагура остановились на её губах, а руки его прижимали её к полу, чтобы девушка не дёргалась. Чтобы не сломала себя.
Наконец пальцы Хедер, сминающие одежду, лежащую под ними, ослабили свою хватку. Выдох прямо в губы брата, который уничтожил его полностью. Грудь, поднимающаяся от тяжёлого дыхания. И глаза, смотрящие в потолок. В потолок, который только что видел, как на одну девственницу в мире стало меньше.
Дагур осторожно скользнул ладонью с её плеча на грудь и, нежно проведя пальцем по животу девушки, сказал в самые губы Хедер:
— Я не остановлюсь.
— Не нужно, — ответила Хедер еле слышно, окуная свой взгляд в его глаза и тяжело дыша.
— Будет больно.
— Всё равно, — прошептала Хедер, для которой больше уже ничего не существовало в жизни.
Ладони девушки легли на грудь брата. Берсерк медленными, осторожными движениями начал двигаться внутри Хедер, чувствуя, как прорывается в рай. Её тело было создано для него. Её голос был создан для того, чтобы шептать его имя, с каждым толчком — всё громче… Темп увеличивался, а боль, что отражалась на дне радужки глаз Хедер, — упала в её сердце.
И настало сумасшествие. Бешено двигаясь внутри собственной сестры, Дагур дышал на её шею. Хедер прогибалась под братом, время от времени вскрикивая, смотря на его плечи, чувствуя, как сердце разбивается о дно живота и взрывается, рассекая все преграды. Просто теперь уже не было «брат и сестра». Не было чести. Не было морали и нравственности. Были только они. Их тела. И эти тела пили души друг друга. Эти тела требовали грубых слов, грубых движений… Эти тела кусали друг друга. Эти тела уничтожали нервы.
Дагур и Хедер умирали рядом друг с другом. Девушка, впиваясь пальцами в его плечи, кричала от чувства, которое рассекало её, словно остро заточенный кринок. Её сердце гнало кровь с бешеной скоростью, готовое взорваться. Потому что только это чувство, только это страшное чувство, заставляло её гореть на углях уже сгоревших людей. Заставляло её смотреть в лица богам, родителям, друзьям, которые хотели всплыть в памяти, но не могли заменить мысли о том рае, что дарил ей Дагур…
Рай? Но нет, это был сам ад. Самое пекло. Это были те минуты, в которые Хедер готова была вечно гореть. Гореть, потому что боль приносила ей страшное, непонятное удовольствие. Ей хотелось, чтобы Дагур убивал её. Резал, кромсал, кусал, жестоко трахал… Но в то же время она понимала, что хочет этого всего лишь потому, что на следующий день перережет себе вены. Только потому, что Дагур не может иначе. Только потому, что та боль, что приносит ей он, — самая страшная и самая желанная боль.
Дагур смотрел в глаза Хедер, которая уже не могла кричать, задыхаясь кислородом, который исчез из вселенной… И понимал, что скоро конец. Время уходило, а камни всё ещё не тронуты. Огонь разрушил уже сожжённый миллионами людей город, но он оставил те камни, последние камни… Оставил, чтобы Дагур снова взял сестру на них. Оставил, зная, что после этого они оба окажутся в аду… Оставил, чтобы они могли согрешить снова.
Резко выйдя из сестры, Дагур кончил ей на бёдра. Он не мог позволить, чтобы Хедер носила его ребёнка. Да он и не хотел… У них не могли быть дети. И семьи у них быть не могло. Просто в этот момент им нужно было искупаться в чёрных чувствах, в собственной крови, чтобы выбить из себя мысли друг о друге. Им нужны были поцелуи, кайф, боль… Но они и сами не понимали, что теперь пути обратно нет. Да и не было его никогда.
Упав рядом с Хедер, Дагур тут же прижал её к себе, дыша в шею, зарываясь носом в её волосы. Девушка тяжело дышала, закрыв глаза. Сглотнув, она положила ладони на руку брата и произнесла:
— Боги не простят меня. Никто не простит…
— Они не достойны прощать тебя, — тихо отвечал Дагур, нежно целуя её в висок.
— Прости, — прошептала Хедер, и по щеке её, оставляя блестящую в догорающем свете пламени солёную дорожку, скатилась слеза. — И убей меня после этого, Дагур. Убей так, чтобы я мучилась перед смертью.
— Ты настолько ненавидишь меня? — с грустной усмешкой спросил Дагур, отведя взгляд в сторону и задумавшись на несколько мгновений.
Холодно. Хедер пробрала дрожь, и берсерк лишь крепче прижал её к себе. Луна смотрела на них в щели Большого Зала, улыбаясь и кивая головой. Она покровительствовала в эту ночь им, влюблённым друг в друга до безумия викингам. И ветер, залетающий внутрь, нежно гладил их обнажённые тела. Стало странно пусто в окружающем их мире. Будто бы те руины, на которых они познали друг друга, стали для них настоящей жизнью. А этот мир… Холодный и жестокий, в котором нет места кровосмешению, стал тюрьмой. Тюрьмой, в которой каждый из них сам себя презирал в мыслях. Презирал за то, что коснулся.