Я пожал плечами.
— Наверное, нет.
Разумеется, это было неправдой.
Мне бы понравилось с ними играть. Мне бы понравилось играть с кем угодно. Было такое впечатление, что дети и их родители что-то чувствовали во мне. Они ничего не говорили, просто держались от меня подальше.
Наступил день вечеринки. В тот вечер мне было не заснуть. Не мог себя заставить не думать о Томми. Наверное, на имениннике сейчас надето что-нибудь бэтменовское, что-нибудь особенное, специально для этого дня. Думал о подарках, которые он получит от других ребят. Представлял, как дети окружат его, когда он станет их открывать, как будет за них благодарить. Как загадает желание и задует свечи, как получит самый большой кусок торта.
Я вышел на улицу и услышал их. Услышал смех. Они смеялись, не переставая. Я бы тоже хотел смеяться. Хотел кусочек торта. Хотел бы что-нибудь ему подарить. Самый лучший подарок. Лучше, чем у любого из них. Хотел играть возле дома с привязанными к почтовому ящику чёрными и жёлтыми воздушными шариками.
Именно тогда я и увидел цвета. Стоя у себя во дворе, я в который раз пнул ногой муравейник. Мне стало интересно, как быстро муравьи его восстановят. Возможно, им, собирая его по крупицам, как и мне в эту ночь, будет не до сна. Наверное, они ненавидели меня. Точно так же я ненавидел Томми и других ребят. И их смех.
Уверен, что произошедшее потом не имело к моей ярости никакого отношения. Даже в тринадцать моё состояние не влияло на мои поступки. Я стоял на месте и вдруг увидел над домом Томми сияние, ярко полыхавшее красным и оранжевым.
Я сделал, то что сделал, так как понял, что таков мой долг. Я ещё не разбирался в этом досконально. Когда всё закончилось, я понял, что работа моя была правильной. Потому что, выйдя из дома Томми в его нарядной бэтменовской футболке, залитый кровью, я увидел, что цвета изменились. Сделались приглушёнными, светло-серыми. Спокойными и нейтральными. Значит, на то была Божья воля.
Полагаю, что именно Господь возложил на меня эти обязанности. Кто-то очень могущественный за всем этим стоял. Знаю это не только потому, что смог видеть цвета, которые больше никто не видит, но и потому, что стал невидимкой. Тем не менее, сам себя я видеть мог. Я подносил руки к глазам и шевелил пальцами. Даже проверял это перед зеркалом и, как обычно, видел свои движения в отражении.
Зато для всех остальных я исчез. Для тех, кто ко мне привык, для тех, кто меня знал, я больше не существовал.
Я постучал в дверь. Меня услышали, так как мама Томми, улыбаясь, открыла её. Пальцы у неё были испачканы в глазури праздничного торта. Она стояла и облизывала их. Посмотрела направо, сквозь меня, затем поискала на улице позади. А я надеялся, что она и дети будут таращить на меня глаза. Рассчитывал, что Томми впадёт в бешенство и будет кричать, что не приглашал меня, и чтобы я убирался.
— Привет? — сказал я.
Она не услышала. Лишь поморщившись, продолжила облизывать пальцы. Пока она держала дверь открытой, я незаметно проскочил в дом.
Тогда же я впервые кое-что узнал про собак. Потому что, когда я, словно привидение, шёл через дом между смеющимися детьми, перешагивая через порванную обёрточную бумагу и лопнувшие воздушные шарики, меня заметил пёс Томми. Он не набросился на меня, нет. Он просто глядел на меня. Немного поскуливая.
То, что произошло дальше, мне, откровенно говоря, не понравилось. Видите ли, я делаю то, что делаю, потому что у меня нет другого выбора. Однако это вовсе не означает, что я от этого в восторге. Вот почему я стал использовать собак. Не только из-за того, что они были моими единственными друзьями — так как я, наверное, плохой друг — но и потому, что они делали ту часть работы, которую я ненавидел.
Тот разделочный нож я нашёл в раковине. Он был выпачкан в глазури и пористых крошках бисквитного торта. Дети восхищались новыми игрушками Томми и спорили, кто будет играть следующим.
Итак, я взял нож и направился к ним. Встал в самой гуще, совсем рядом с Томми, который нацепил пластиковую маску Бэтмена. Меня так никто и не замечал. Так же как никто не видел ножа. Лишь только мой кулак сжал его ручку, он исчез, словно являлся частью меня.
Хоть мне и не понравилось случившееся потом, однако я это сделал. Словно зубы почистил. А чистить зубы я ненавижу. От вкуса зубной пасты меня тошнит, но родители говорили, что я должен это делать, и я делал.
Я не хотел кого-либо убивать, но Господь сказал мне, что я должен, и я это сделал.
Я убил Томми и половину других ребят ещё до того, как понял, что происходит. Это было не так трудно, как я себе представлял. Нож входил легко. Словно в торт.