- И?
- Но утром тут были совсем другие фотки. Как он их все заменил, да ещё и даты подставил? Если он запостил всё это за пару часов, так и даты покажут это. Но фотки тут уже несколько месяцев. Как можно подделать дату?
Фиона выудила из сумочки карандаш для бровей и склонилась ближе к зеркалу.
- Господи, не выдумывай. Ты даже не знаешь этого парня, и как выглядит его инста в обычные дни. Может он этот фокус постоянно проделывает. Удали его из друзей и живи дальше, детка.
Ханна подумала, что подруга права. Она и правда не знает ничего о таинственном Поле М. и его прессе, украшенном тату. Hо как бы было хорошо, будь он настоящим, а потому можно будет законно интересоваться им - надежда, хоть и тщетная. Вряд ли Пол добавил Ханну с намёком на романтический интерес. Замена фотографий пресса на снимки с руками в некотором смысле даст ей повод не разочароваться в нём позже, когда она проснётся и увидит, что он отписался от неё. В конце концов, именно так с ней всегда бывает. Красивые парни добавляют её ради количества, и даже не в курсе, как Ханна выглядит.
- Может, он художник, - сказала Ханна. - И это такой перфоманс, - oна переключилась с Инстаграмма на Фейсбук. – Да, скорей всего.
Она развернулась к зеркалу в тот самый момент, когда открылась дверь туалетной кабинки у неё за спиной.
И в этот миг стало ясно, что Фиона и правда слышала плач внутри кабинки, потому что девчонка, что возникла перед ними, выглядела опустошённой. Потребовалось мгновение, чтобы Ханна признала в отражении Эйвери Томпсон, чирлидершу, и по сути самую популярную девушку в школе Хэйза. Её обычно сверкающие золотистые волосы смотрелись вороньим гнездом, а чёрные круги поплывшей туши вокруг глаз сделали лицо неестественно бледным. Совесть подсказывала Ханне, что стоит спросить, как чувствует себя Эйвери, но гигантский разрыв между ними по социальной лестнице лишил слов. Так что, не оставалось ничего иного, как снова уткнуться в смартфон. Однако Фиону всё это не заботило.
- Ты в порядке? – спросила она, глядя на Эйвери в зеркало.
Ханна подняла глаза как раз для того, чтобы увидеть одновременно две вещи, ни одна из которых не поддавалась лёгкому объяснению.
Эйвери улыбнулась, вылупив глаза, отчего стала похожей на маньяка.
- Я видела звёзды, - сказала она чересчур высоким голосом. – Боже, как они прекрасны!
Затем всё случилось так быстро, что Ханна не успела сообразить, правда ли она видела это: Эйвери вышла, а над туалетной кабинкой хлопнула потолочная панель, когда дюжина рук скрылась за ней.
- Какого... - начала Ханна, и ком встал у неё в горле. – Вы это видели?
- Тебе плохо? – снова спросила Фиона у Эйвери, не обратив внимания на вопрос Ханны.
В её голосе послышались нотки беспокойства. Ещё бы, тут было о чём волноваться. Если бы они сейчас столкнулись в коридоре, то отхватили бы от неё едких насмешек, при условии, конечно, что Эйвери вообще решила одарить их вниманием. Так что, нужен был крайне веский повод, чтобы Фиона озаботилась состоянием Эйвери, а не какой-то там потёкшей тушью.
- У Андромеды сотни рук, - хихикнула истерично Эйвери. Затем её лицо стало каменным, она попробовала поправить причёску. – Скоро мы их увидим.
Карандаш Фионы замер прямо напротив глаза, она взглядом проводила Эйвери, которая шла так, точно её только что сбила машина.
- Приехали, - с усмешкой сказала она. – Шоу "Жизнь богатых и безмозглых".
Ханна же сверлила взглядом мокрую панель на потолке над туалетной кабинкой. Она хотела взглянуть поближе. Представила, как встанет на унитаз и приподнимет панель, чтобы узнать, что та скрывает. Инстинкт подсказывал, что она найдёт дюжину озабоченных парней, которые сделали шаг вперёд в искусстве подглядывания, но как, мать твою, они там поместились? Да и какая конструкция выдержит вес двенадцати пубертатных туш? Да даже половину? Но тут телефон звякнул, а Фиона ткнула её локтем, застёгивая косметичку.
- Очнись, Ханна, урок скоро.
По пути к дверям, Ханна проверила сообщения.
Одно было от отца:
Привет, как ты там? Скучаю.
В желудке у Ханны тугим узлом завертелся гнев, она сразу же удалила сообщение. Ну ещё бы ты не скучал, ослина, - подумала она, и тут же её укололо чувство вины. Она любит папу, без сомнений любит. За то малое время, что было им отведено, хороших моментов набралось больше, чем плохих. Если не брать во внимание худший из всех момент, когда он уходит, не оборачиваясь, и неважно, как бы не объясняла Ханна себе его уход логичным и справедливым, всё равно ощущение, что это предательство не оставляло её.