***
Стависски твёрдо знал, что не потерял сознание в привычном смысле. Скорее, он его растерял. Ни на миг не отрываясь от своего "я", Стависски растворился, распылился, разорвался, разлетелся, разнёсся, растёкся, нет, невозможно описать то состояние, в котором он очутился. Как невозможно описать ощущения, испытываемые иногда во сне, когда ты становишься одновременно крошечным, как атом, и колоссальным, как целая планета. А примерно это и случилось со Стависски, когда он с головой окунулся в воды озера. Привычные органы чувств отказали, так как у Стависски их больше не было. Он ощущал теперь окружающее как бы напрямую, как бы сразу оголёнными нервами, хотя и нервов у него также больше не было. Да и всё окружающее теперь тоже являлось Стависски. Не столько Стависски, как и не только Стависски. Но какое-то время Стависски не мог понять, почувствовать всего этого. Если бы сохранилась голова, она бы кружилась. Но и без неё всё, в том числе и Стависски, вертелось в хаотичном броуновском движении. Его как будто тошнило, но тошнить было нечем и некому. Он стал всем и одновременно никем. Его бы сейчас нещадно трясло, если бы было кому и чем трястись. Вечность или мгновение это длилось? А что мы вообще знаем о вечности или мгновении? Есть ли между ними разница? Теперь Стависски её не ощущал. А ощущал Стависски, что он - это он, но уже не один он, а он во множественном числе. И в этом "он" много кого-то ещё, таких же, как он, таких же множественных "он". И всё же он был только он. Сверх`он, супер`он, над`он, гипер`он, но он. И Стависски стал теперь чувствовать и думать как они, как множественный "он". И это были его и не его чувства. Невообразимое количество разных чувств, воспринимаемых, как свои. Невообразимое количество разных сущностей, воспринимаемых, как своя. Стависски был во всех точках планеты и одновременно нигде. Он видел всё и всех и одновременно не видел ничего и никого. Ни за что и никогда человеческий мозг не смог бы выдержать подобное в себе. Его триллионов нервных клеток не хватило бы вместить такое. И Стависски нашёл Робинсона. В себе. А Стависски нашёлся в Робинсоне. И они были одним целым. И ещё миллиарды миллиардов существ были ими. И были они одним "он". И не нужно было Стависски больше ничего понимать. Всё стало само собой разумеющимся. И не нужно было ничего объяснять. Кому? Себе? Ему? Кому ему? Кому себе? Истина. Всепоглощающая. Всеобъемлющая. Истинная.
***
Робинсон и Стависски, мокрые, нагие и разбитые, выбрались из озера и рухнули на траву у берега, едва различая друг друга в вечном тумане. Рядом лежал скафандр Стависски.
- Господи, Стен! Что это было?
- Я у тебя хотел спросить. Ты же там дольше находился.
Сет перевернулся на спину:
- Сколько меня не было?
- Недели две.
Робинсон немного помолчал.
- Невероятно. Стен, где мы были?
Стависски задумался:
- В каком-то кошмарном сне. Хотя, нет, не в кошмарном. Но я не могу вспомнить детали. Ты помнишь?
- Смутно, но ты ведь чувствовал всё то же, что и я. Это я помню. Мы были одним целым. Целым с чем-то... С кем-то. Боже, это же были чьи-то души. Неужели, мы побывали в чистилище?
Стависски поморщился:
- Прошу, без этой своей религиозной чепухи. Мне кажется, это существо, эти существа - какая-то необычная форма жизни. Сет, этот туман живой, и мы только что были его частью! Чёрт, не помню почти ничего из своих ощущений. А ведь уверен, что я всё-всё понимал, когда был в тумане...
Робинсон слегка надулся на Стависски:
- А я верю, что мы прикоснулись к Богу.
- Ладно, ладно, не буду спорить. Мы же ничего не знаем наверняка. Уже. Я... я не могу поверить...
Стависски спрятал лицо в ладони:
- Опять! Я опять ничего не понимаю! Это издевательство, Сет! Космос издевается над нами.
- Нет, Стен, нет! Может, мы, люди, ещё просто не готовы к познанию того, что выходит за рамки нашей повседневности. Но ведь мы движемся вперёд. Когда-нибудь мы всё поймём. Мы ведь там, в тумане, всё понимали. Но забыли.
Стависски, глубоко подышав, сказал:
- Про души. Мы же ведь там находились целиком. Я имею ввиду, не только наши сознания или души, как ты говоришь, но и наши тела были растворены в этом тумане. Я это точно знаю потому, что твоего тела при поисках не нашли. А, так как в тумане, кроме воды, ничего не обнаружено, значит, это существование на каком-то субатомном уровне, в невообразимой глубине, куда наука ещё не проникла. Поэтому туман и не поддаётся никакому логическому объяснению...
Робинсон покачал головой:
- Господи, а ведь это величайшее открытие! Никто и никогда не был там, откуда мы с тобой только что вернулись. Невероятно! Это самое невообразимое, что случалось со мной когда-либо.
У Сета навернулись слёзы на глаза:
- Мы прикоснулись к благодати... И нас изгнали.
- Погоди, погоди! С чего ты решил, что нас изгнали?
- А почему тогда мы вернулись? Мы же не сами этого захотели, это точно.
Стависски задумался. Похоже, Робинсон прав. Но узнать правду теперь уже невозможно. Как и то, почему только из озера и только без одежды они попали внутрь тумана.
- Сет, а ты бы не хотел туда вернуться?
Робинсон вздрогнул:
- Не знаю... Мне страшно. И я не уверен, что нас пустят обратно... И пока не хочу даже пробовать. Боже, Стен!
Они замолчали, переваривая произошедшее. Состояние их с натяжкой можно было назвать нормальным. Слабость, головокружение, "вата" в голове, внутренний тремор и полная дезориентация. Не один день потребуется им для осмысления этого события. Да что там - не один год.
Стависски с трудом поднялся:
- Я уже продрог. Пошли к вездеходу, в нём есть запасные скафандры.
Робинсон спросил, вставая следом:
- А этот скафандр ты не хочешь одеть?
- Смысл? Он весь вымок. Пойдём.
И они двинулись на ощупь вдоль кромки воды.
- Стен, а что мы доложим командору?
- Правду, что ещё?
- Учёные с ума сойдут. Ох, что тут начнётся!
- Сомневаюсь. Зная Курта, мне кажется, он свернёт все исследования. Он трусоват и дорожит своей должностью. С удовольствием командор бы отмахнулся от наших показаний, но нас двое, и сойти одновременно с ума мы не можем. Наверняка без указаний с Земли он больше и пальцем не шевельнёт. Переложит всю ответственность на Комиссию. Курт очень хочет стать адмиралом, и ему эти тайны не очень интересны.
- Ты думаешь?
- Уверен. Как и в своём дисциплинарном взыскании. Слава Богу, что ты жив!
Стависски от избытка чувств потрепал Робинсона за волосы. А туман вокруг них сгущался всё сильнее.