Девушка вновь кивнула. Она согласилась на эту поездку только потому, что ее родители опять поссорились. Они кричали так громко, что в ее комнате все было слышно. Уж лучше встретиться с Антонио, чем выслушивать такое. И она поехала с Энрике.
– Но мы ведь не останемся там надолго, правда? Я все еще плохо чувствую себя. Не знаю, может быть, съела что-то не то.
– Ну конечно, дорогая. Если тебе не станет лучше, я отвезу тебя домой, разумеется.
– Спасибо, – слабым голосом, словно возлежа на смертном одре, прошептала Ана Каролина.
Энрике припарковал автомобиль перед зданием и сунул портье в руку несколько монет, чтобы тот присмотрел за машиной. Портье провел их через огромный, выложенный мрамором холл к лифту. В кабинке стоял мальчик в ливрее, который должен был открывать и закрывать решетку и запускать лифт. Пареньку было не больше шестнадцати. Энрике и ему сунул в руку пару сентаво. Лифт двинулся. Стрелка на круглом циферблате показывала, на каком они сейчас этаже. Вскоре она замерла на отметке 12. Верхний этаж, под cobertura [xxxii]. Пол в коридоре тоже был выложен мрамором, все помещение отмечала печать изысканности и элегантности. Толстый восточный ковер приглушал шаги, и каблучки Аны Каролины не цокали, как в холле. Висевшие на стенах лампы заливали все мягким светом.
Энрике позвонил в квартиру, и ему открыла горничная, пожилая темнокожая женщина в белом переднике и чепчике. Она провела гостей в широкую прихожую и, попросив подождать, отправилась за хозяином квартиры, развлекавшемся с гостями в соседней комнате.
– Энрике, Ана Каролина! – воскликнул Антонио. – Как хорошо, что вы пришли. Я уж боялся, что вы так и не появитесь.
Они действительно опоздали. Но не настолько, чтобы заговаривать об этом. Ана Каролина подозревала, что Антонио, наверное, тоже немного нервничает.
– В Рио не очень ценится пунктуальность. Наверное, ты позабыл об этом в Европе, – с сарказмом произнесла девушка; впрочем, скрытая ирония ее слов была понятна только Антонио.
Вскоре после встречи на Корковаду они перешли на «ты» – по просьбе Энрике.
– Наверное, мои друзья – не типичные cariocas [xxxiii], потому что все явились раньше. Пойдемте, я вас представлю.
Ана Каролина и Энрике последовали за ним в гостиную, скудно, но элегантно обставленную. Дорогие антикварные вещицы располагались в одной комнате с современнейшими креслами из хрома и кожи, а на стенах висели не картины, а чертежи летательных аппаратов разных эпох. Все присутствующие прекрасно вписывались в такую обстановку. Они были модно одеты, женщины с короткими, почти мальчишескими стрижками, носили шляпки-клош, мужчины же расчесывали напомаженные волосы на пробор. Кожа у всех была бледной, ни следа загара – так теперь было модно. Они действительно не походили на cariocas и вполне могли бы оказаться европейцами. Многие женщины курили, но воздух оставался свежим – в широко распахнутые окна задувал солоноватый вечерний ветерок. Если бы не стояла такая жара, то можно было подумать, будто Ана Каролина попала в авангардистский салон в Берлине или Париже.
Антонио представил новоприбывших другим гостям. Как оказалось, Энрике многих здесь знал. Некоторые имена были и у Аны Каролины на слуху, но никого из здесь присутствовавших она раньше не встречала. Девушку это немного удивило. Высшее общество Рио было замкнутой группой, все всех знали. Может быть, причина заключалась в разнице в возрасте. Большинству гостей было от тридцати до сорока, и это польстило Ане Каролине, ведь она удостоилась такой чести. В то же время она вдруг почувствовала себя молодой и неопытной. Девушка украдкой осмотрела женщин. Кто же из них любовница Антонио? Вот эта темноволосая, с соблазнительным взором? Но нет, какой-то мужчина присел на подлокотник ее кресла и обнял ее за плечи. Или эта шикарная женщина с ярко-красной помадой и чересчур откровенным декольте? Наверное, нет: она бросала пылкие взоры на другого. Или вон та хрупкая брюнеточка, сидевшая немного в стороне и почти не принимавшая участия в разговоре? Едва ли. Такая простушка не подходит Антонио.
В какой-то момент Ана Каролина возненавидела их всех – за красоту, светские манеры, давнюю дружбу с Антонио. А больше всего она ненавидела себя – за подобную зависть и мелочность. Это было на нее не похоже.
Они с Энрике присоединились к остальным гостям, расположившимся вокруг низкого столика на двух диванах и нескольких пуфах. Похоже, тут собрались соученики Антонио и Энрике, поскольку речь шла о глупых преподавателях, списывании на экзаменах и пьянках. Эти воспоминания неизменно вызывали у мужчин оглушительные взрывы смеха.