Я постаралась подавить подбирающееся к сердцу беспокойство. Хочешь научиться ходить на сломанной ноге ‒ дождись, пока заживет, и разрабатывай ее. Витя не позволил им увидеть во мне жертву и легкую добычу, но теперь я должна научиться справляться с трудностями сама.
Как бы мне не было страшно и некомфортно.
Благодаря Вите и только благодаря ему, из клоуна и всеобщего посмешища я превратилась в обычную тихоню, до которой никому не было особого дела. С ужасом я думала о том дне, когда нас должны были рассадить. Конечно, я могла присоединиться к Даше и ее подруге, Насте, с которыми я общалась во время физкультуры, но если честно, их компания нравилась мне значительно меньше Витиной. Да и кто в этом случае будет защищать меня от злобных одноклассников?
Так прошло два дня, за время которых не произошло ничего из ряда вон выходящего. Я записалась в секцию по волейболу и в театральный кружок (да-да, Витя сумел меня уговорить), вторую половину дня посвящала подготовке к ЕГЭ и внутренним испытаниям в вузах.
Я продолжала любоваться издалека Макаром Власовым, но если честно, симпатии он у меня не вызывал ни малейшей, наоборот, когда я вспоминала те наши непродолжительные разговоры, мне хотелось ударить его чем-нибудь потяжелее. Чем больше проходило времени, тем сильнее он бесил меня. Меня все в нем раздражало ‒ и это равнодушие в глазах со стальным отливом, и спокойное высокомерие в улыбке на красиво очерченных губах, и то, что на уроках он страдал фигней… и то, что он перестал обращать на меня какое-либо внимание.
Да, за это время он ни разу на меня не взглянул, тем сильнее было мое удивление, когда на третий день рядом со мной остановился серебряный Порше хищной формы, двухдверный, спортивный, его окно опустилось и оттуда выглянул Власов:
―Эй, Ева, тебя подвезти?
От удивления я так и замерла на тротуаре, мои глаза округлились, а в голове все перемешалось. Макар молча дождался момента, когда я возьму себя в руки, но на его лице мне почудилось какое-то насмешливое выражение.
―Нет, спасибо, не стоит, ―наконец, смогла выдавить я.
―На метро поедешь? ―он чуть прищурил глаза. ―Да ладно, садись, я не кусаюсь!
Он открыл мне дверь с пассажирской стороны, и я села в машину, хоть, если честно, скорее предпочла бы идти домой пешком. Зачем ему подвозить меня? Я продолжала искать какой-то подвох в его действиях. Может, он хочет отвезти меня в лес и оставить там в одиночестве? Или решил еще как-нибудь поиздеваться надо мной? Или ему нужна помощь в учебе, и он так ко мне подлизывается?
―Не против? ―он включил музыку чуть громче.
―Нет, все хорошо.
Какое там! Я сидела в этой машине как на иголках, еще более напряженная и дерганная, чем обычно. Тонкие, красивые черты лица этого парня, его присутствие на расстояние вытянутой руки, и эта странная ситуация диким образом выбивали меня из колеи.
―Так где ты живешь?
Мне совсем не хотелось говорить ему свой адрес, но я все-таки это сделала.
―Ну, и как тебе наша школа?
―Не очень, но бывало и похуже, ―сказала я чистую правду.
Макар хмыкнул.
―А что летом делала?
Светский треп?
―Ну, так, готовилась к экзаменам, летала на Кубу на две недели.
―О, интересно, ―произнес Власов, чуть не зевая.
У меня возникло стойкое ощущение, что он заставляет себя со мной говорить. Во мне поднялась новая волна знакомого раздражения. Зачем ему понадобилось подвозить меня? Рядом с ним я чувствовала себя дохлой рыбой, неспособной поддержать беседу, хотя он сам, очевидно, не был заинтересован в ее поддержании.
―А ты чем летом занимался?
―Да, всяким, ―обронил он равнодушно.
На этой ноте я решила, было, замолчать, но Власов продолжил закидывать меня бессодержательными вопросами, при этом ничуть не интересуясь моими ответами. Но уже перед самой Автозаводской он, кажется, решил задать вопрос, ответ на который был ему интересен:
―Ты же, вроде, нормальная девчонка. А что в школе такая робкая?
«Из-за таких придурков, как ты!», чуть было не вырвалось у меня.
―Просто теряюсь и нервничаю в новой обстановке.
―Тебе повезло, что тебя посадили с Александровым. Как он тебя защищает! ―Власов засмеялся. ―Может, и правда, влюбился, ―сказал он таким тоном, будто не верил, что в меня кто-то мог влюбиться.
―Просто он очень хороший человек, ―сказала я по возможности ровно, но мой голос дрогнул, не то от ярости, не то от возмущения, не то от боли.