На «пса» Батыр не обижался, но теперь, когда Жанар смылась из дому с деньгами и наследником, он чувствовал себя всеми преданным — умел, завыл бы на луну.
Вот тогда он и позвонил Артему Афанасьеву. Батыр очень рассчитывал на помощь, она ведь по его части, правда? Артем нашелся почти сразу и строго потребовал от бывшего соседа «сидеть дома и быть на связи».
Человек, сказавший эти слова, мало напоминал прежнего Афанасьева — мечтателя с крестиком на шее.
Глава 40. Духовная жизнь
Вера три часа ждала очереди, но все без толку — владыка не принимал никого из журналистов, хотя в приемной сидели корреспонденты именитых центральных газет. Своеволие епископа раздражало, в конце концов, почему не выйти и, как честному человеку, не откреститься от собак, повешенных на шею? Ладно, сам не хочешь — ну так позволь опытным, знающим людям тебя защитить! Вера возмущенно вздохнула, меняя положение затекших ног. Москвичи общались только между собой, правда, к местным телевизионщикам они все же проявляли некоторый интерес — Вера отсчитала шесть совместных перекуров местной звезды Снегиревой с московским хлыщом из престижного информагентства.
«Налетели как мухи, — ворчала про себя Вера. — А знали бы, сколько мне известно об этом деле, вели бы себя иначе».
Эта мысль развлекла, но ненадолго — Вера терпеть не могла вынужденного бездействия. Кроме того, она сильно волновалась за Аглаю — вчера они с Артемом оставили ее одну. Надо было настоять на своем и остаться.
Вера дважды звонила отцу из приемной, но он повторял прежние слова: «Не волнуйся, доченька, мы работаем!»
«Мы!» — беззлобно язвила Вера, преисполненная между тем огромной благодарности. Чувствовалось, что отец тоже очень рад: дочь редко обращалась к отставному генералу с просьбами. Хотя могла бы, кажется, понять, что в таких случаях просьба становится не обременительной зависимостью, а служит комплиментом, признанием силы… Поэтому просить у стариков помощи куда благороднее, чем оказывать ее: забота иногда утомляет.
Генерал словно бы вновь очутился на службе — Вера с радостью вылавливала из его голоса знакомых стальных рыбок. Она сразу после исповеди рассказала родителям о разводе, и отец удивил ее — стал уговаривать не торопиться:
— Я очень переменился к Артему, может, это я, старый осел, испортил вам жизнь!
— Папа, что за самомнение? — возмущалась Вера. — И как ты мог перемениться к Артему, если не видел его уже несколько месяцев?
Генерал вздыхал:
— Я не глазами его видел, а душой, и многое понял, Верочка, очень многое…
…Вера искоса разглядывала москвича, сидевшего в дальнем углу приемной: он вел себя так, будто бы не ждал вместе со всеми Сергия. Человек с подраненным возрастом лицом, в волосах его сверкали серебристые пряди. Веру, впрочем, интересовала не столько седина столичного корра, сколько его бесстрастное поведение: он сидел так тихо, что мог бы сойти за статую. Тем не менее именно эта статуя первой спорхнула с места и подлетела к открывшимся дверям — диктофон был нацелен в лицо как пистолет. Увы, явился всего лишь пресс-секретарь епархии, внимательно оглядел собравшихся, а потом сверкнул улыбкой, такой детской и нежданной, что несколько операторов немедленно принялись за работу.
— В пятницу в Николаевске состоится заседание второй Комиссии Священного Синода. Мы только что получили срочное сообщение из Москвы.
— А владыка Сергий не сможет хотя бы приблизительно растолковать случившееся? — мягко спросил москвич-статуя.
Пресс-секретарь улыбнулся ему лично — как родному:
— К сожалению, владыка нездоров и с журналистами встречаться отказался.
Все дружно и разочарованно зашумели, потянувшись к выходу.
— Вы, кажется, из местной газеты? — спросил тот москвич, задержавшись рядом с Верой. — Не посоветуете, где тут хорошо кормят? Меня зовут Егор, а вас?
— А меня не Егор, — куснула его Вера для острастки, но почти сразу же пожалела об этом.