Его воля безжалостно вгоняла копье все глубже и глубже в драконью плоть. Он чувствовал, что пульсирующее сердце бестии совсем близко от острия, как чувствовал и то, что его собственное сердце бьется все слабее и слабее. Слишком много крови он потерял. Но девантар думал только о победе и не хотел сдаваться.
Копье вонзилось в сердце дракона. Сильная мышца сократилась сильнее, а затем обмякла. Режущие чешуйки опали с Пернатого, полетели прочь в бесконечное Ничто. Но боль не прекращалась. Она терзала плоть, хотела утянуть его во тьму безумия. Сердце билось слабо и неровно.
— Мы с тобой, брат, — услышал он совсем рядом голос Ишты. Она коснулась его, и боль взвилась к новым, доселе неведомым высотам. Он весь превратился в боль. И последнюю мысль.
— Он мой! — раздался в его голове голос сестры. — Отнесите его к кровавому пруду. Он навеки будет моим.
Мая
— Жрецы, принесите черепки! — громовым голосом приказал Соломон, первый Хранитель света.
Сердце Ильмари забилось быстрее. Вот и пробил час, когда решится вопрос жизни и смерти. Он унизился и пошел утром к верховному жрецу Глубоководья. Умолял его помочь его жене, всего один-единственный раз поспособствовать удаче. Но жирный священнослужитель был неумолим. Поэтому ему осталось лишь надеяться на суд черепков. На милость богов, которые уже дважды были жестоки к нему.
Перед ним стоял лысый жрец. Он протягивал ему кувшин с черепками. Пару лет назад они изменили церемонию. Больше под мраморную кафедру Соломона не высыпали черепки — с тех самых пор, как в очередной раз дело дошло до стычки враждовавших между собой кланов. Первый Хранитель света не терпел ничего, что могло нарушить святость мгновения. Поэтому те несчастные, которые приходили сюда, должны были вслепую тянуть черепки из глиняных кувшинов.
Ильмари опустил руку в узкое горлышко кувшина. Внезапно ему стало холодно. От этого мгновения зависело все. От руки, к которой не хотел прикасаться никто из жителей деревни, потому что слишком многих умерших отправил он в последний путь. Пальцы его скользнули по черепкам. Каким же будет тот самый? Какой дарует путешествие на свет?
— Быстрее! — торопил жрец, державший кувшин. Это был молодой человек с подведенными черной краской глазами. Как и все из подчиненных Соломона, он был обрит наголо. Сейчас ради церемонии он нарисовал на своей лысине капли всех цветов радуги. Несмотря на молодость, он уже был склонен к полноте. Жрецы были единственными толстяками среди всех жителей Глубоководья. Даже самые бедные крестьяне постоянно давали им мешочки с рисом, зерном и копченой рыбой, чтобы сохранить их расположение. Все знали, что рано или поздно они будут стоять здесь, на рыночной площади, и волноваться за судьбу дорогих сердцу людей. Таков был безжалостный закон потаенных городов Таркона Железноязыкого.
— Если ты не можешь решиться, то не получишь вообще ничего.
— Еще мгновение, — униженно прошептал Ильмари.
Его пальцы погрузились глубже в черепки. Счастье никогда не лежит на поверхности. Не бывает так, чтобы до него было рукой подать. Мужчина ощупал длинный, узкий черепок. Он отличался от остальных. Броский — это хорошо! Сжав черепок в кулаке, Ильмари вытащил его из кувшина, а жрец, ворча, отправился дальше.
На площади собрались более семидесяти худощавых фигур, и еще сотни стояли дальше, на ступенях, окружавших площадь. Все они молились про себя Великой богине, сжимали в руках талисманы или взывали к древним богам своей родины, Дайи, амулеты которых носили под одеждой, потому что не доверяли Нангог.
На черепке Ильмари выцарапал острием своего ножа буквы: НЕМАЯ. Сколько часов провел он, перечисляя жене имена, чтобы узнать, как звали ее до того, как Урс отрезал ей язык, но она всякий раз лишь качала головой. Это превратилось в своего рода игру. В путешествиях в другие города он искал новые имена. Вскоре он уверился, что на земле нет второго мужчины, который знал бы столько же имен, как он. Но, что бы он ни говорил, обмывальщица отвечала ему покачиванием головы. Когда их маленькая дочь научилась произносить первые слова, она называла свою мать «мамой» или «Маей», потому что сказать «немая» у нее не получалось. На этом имени и остановилась Серин, пока не умерла от пещерной болезни. Ее младший брат Талам тоже называл мать этим именем.
Ильмари знал, что оно нравится его жене, хотя и не переставал искать ее истинное имя.