Это был завхоз — пятидесятипятилетний дядька с внушительным животом, отвисшими щеками с багровым
оттенком, и маленькими заплывшими глазками. Ладони у него были белые и маленькие, как и сами ручки в целом, отрафинированные длительным, — если не потомственным, бездельем. Так же и в ботинках угадывались ступни ног, удивляющие своей малостью, несоразмерной с куполообразным животом, отяжелевшими щеками, покатым лысым черепом; ножки, созданные преодолевать путь из кабинета в автомобиль, из автомобиля в кресло перед телевизором. Зато голос завхоза гремел и властвовал — это был развитый инструмент власти. Сам завхоз для пущей важности и увесистости еще больше раздувался и ширился в животе и лице. И голос его, подобно рабочему инструменту трудяги, творил словесные опусы, рвал, метал, пиявкой влезал в душу подчиненного или, как боец на ринге, примеривался и так и сяк, меняя тональность, напор, силу, мастерски используя продвинутый сленг, элементы высокой поэтики, чтобы подчинить своей воле ошарашенного слушателя.
Лариса ускоренным шагом дошла до гардеробной и скакнула за дверь. Басистый голос завхоза следовал за ней. Завхоз широко распахнул дверь гардеробной и шагнул в раздевалку.
— Ой! — взвизгнули молодые женщины, отвернулись и постарались спрятаться за дверцы шкафчиков для одежды. — Иван Львович! Почему без стука? Мы переодеваемся.
— Переодеваетесь!? Вы полчаса назад должны были это сделать и двадцать минут с ведрами и тряпками заниматься уборкой… хмм… трусики какие у тебя интересные, Ксюша: цветочки, как на полянке в майские деньки, цвет какой-то необычный.
— Как вам не стыдно, Иван Львович! — ответила возмущенно Ксюша, не зная, куда деться от наглых глаз. Ее шкафчик стоял как раз напротив двери; оставалось разве что залезть внутрь. — Не успели зайти, как разглядели нижнее белье.
— А под трусиками еще интереснее! — со смехом сказала Лариса и вышла навстречу завхозу, точно отдавая себя на заклание. — У вас женщина есть? — живо поинтересовалась Лариса. — Может быть, вам, гражданин начальник, сделать эротический массаж?.. Шваброй по члену! Ха-ха-ха! Можно прямо сейчас. Смелее, господин завхоз. Расстегивайте штанишки!
— Чокнутая, — в замешательстве пробормотал завхоз и попятился.
— Ага! Хотите выйти. Давайте выйдем, чтобы девушек не смущать, — и Лариса с гордо расправленными плечами прошла в вестибюль.
— Вы понимаете, что нарушаете трудовой распорядок дня? — грозно вопросил завхоз, быстро пришедший в себя.— Слова-то какие: «трудовой распорядок», скажите еще: «Шаг влево, шаг вправо — равнозначен побегу. Расстрелять и растоптать на месте». Не понимаю я «трудовой распорядок». Что в восемь часов начну я мыть полы, что в девять — полы от этого чище не станут.
— У нас не какая-нибудь шарашкина контора, куда приходят, когда хочется и работают, как хочется. Здесь не позволяется работать спустя рукава и систематически нарушать трудовую дисциплину.
— Оеей! Да если бы вы сами не опоздали — и меня не поймали бы.
— Это не ваше дело. У меня свой начальник, которому я обязан давать отчет.
— Понятно. Мы — никто. Нас можно шпынять и гонять, как хочется. Мы — поломойки, которых не отличишь от тряпки в помойном ведре.
— Не переводите стрелки в другую сторону. Вам делают справедливое замечание. Я вижу, одних устных замечаний мало. Пишите объяснительную, почему опоздали, а я, скорее всего, премию вам скорректирую.
— Хорошо, напишу, — спокойно сказала Лариса и поинтересовалась вскользь: — Про ваш комплимент писать?
— Какой еще комплимент?
— Как же! Вы сделали комплимент Ксюше, что у нее красивые трусики! — Лариса хохотнула. — Обязательно отмечу этот интересный факт!
— Почему вы дверь не закрываете на защелку, когда переодеваетесь? — грозно вопросил уязвленный завхоз.
— Стучать надо прежде, как в женскую гардеробную заходить.
— Я буду ходатайствовать за дисциплинарное взыскание с лишением премии за месяц! — кипел от негодования завхоз.
— Давайте, лишайте. С нашей копеечной зарплаты только премии и срезать, — спокойно ответила гордая девушка.
— Не нравится работа — увольняйтесь. Желающих много к нам наняться.
— А это уже мое дело, сама как-нибудь разберусь, — Лариса резко повернулась, быстро зашла в гардеробную и с оглушительным треском закрыла за собой дверь на защелку.
— Объяснительную! — успел гаркнуть вслед завхоз.
— Да пошел ты, дубина толстомордая, — сказала негромко Лариса. Она редко позволяла себе оскорбительные словечки. Если уж получалось само собой, то так, чтобы не касались они ушей, кому адресованы. Сбивать себя на ругань, брань, склоки было не в ее правилах — это сор, издержки, бесполезная трата сил.