— Семёнчик, для чего тебе это? — Лёха махнул свободной от стакана рукой в сторону полосы.
— Пил бы ты меньше, Лёша, — переменил тему дед, избегая объяснений.
Лёха опрокинул в глотку содержимое стакана, крякнул и потянулся к закуске. В то же мгновение над тайгой появился самолёт. Лёхина рука так и застыла в воздухе, не дотянувшись до куска сала. Махнув крылом, «кобра» пошла на второй круг. Лёха, сидя с открытым ртом, ткнул пальцем в самолёт, только что севший на полосу, и что-то промычал.
— Я предупреждал тебя, Алексей, — строго сказал Семёнчик и направился к самолёту.
Поздоровались. Дед получил очередной гостинец. Пошли к гаражу. Всё как обычно, да не совсем. Вдруг пилот сказал Семёнчику:
— Хорошая полоса получилась, спасибо, отец. Может, и к награде тебя представят. Теперь можно садиться.
— Кому садиться? — дед, надеясь, что сейчас ему скажут что-то важное, затаил дыхание, ловя каждое слово.
Лётчик тряхнул головой, словно сбрасывая с себя какое-то оцепенение, но вместо ответа дед услышал:
— Хворост имеется? — И очередной коробок лёг в грязноватую мозолистую ладонь Семёнчика.
В сторонке, затаившись, на куче мусора сидел Лёха, сверкая из тёмного угла белками глаз. Он с недоумением уставился на человека в кожаной куртке, а тот, в свою очередь, сурово зыркнув на верзилу в изодранной тельняшке, ткнул в него пальцем, словно с плаката времён Отечественной войны, и грозно спросил:
— Дезертир?
— Контуженный он на всю голову, — беззаботно махнул рукой дед на Лёху и опустил глаза, — комиссовали недавно. Вот вожусь теперь.
По тому, как Лёха удивлённо вскрикнул, закрывая лицо руками, будто защищаясь от удара, Семёнчик понял, что пилот снова растворился в воздухе.
— Налить ещё? — ухмыляясь, улыбнулся дед, протягивая на четверть наполненную бутылку.
Лёха испуганно замычал.
— А я тебя предупрежда-ал — сурьёзная штука! — назидательно протянул дед, а затем опытным глазом отмерил в стакан сто граммов и залпом выпил. Семёнчик был доволен. И не сколько его радовало, что лётчик посулил ему награду (зачем она ему?), сколько радостно было от того, что он смог помочь своим, как в детстве, когда в замёрзших ладошках держал стылый инструмент, когда бежал встречать каждый самолёт, с завистью глядя на усталые, но счастливые лица пилотов; радовался, что здесь, в этом укромном таёжном месте, как и раньше, люди живут вместе, когда человек человеку друг, и что всё, как и в детстве, по-честному — здесь не было дельцов и бандитов, ожиревших банкиров и лохов. Там, на западе, был враг — и он будет разбит! Так было всегда, когда они играли с ребятами в войнушку.
Дед сел у костра, смахнул со щеки счастливую слезу и во всё горло грянул:
На следующий день Семёнчик доставил притихшего Лёху домой. Рядом с дедовой избой стоял уазик Степана. У внука был свой кооператив в городе. С ранней весны ездил он по деревням, договаривался с пасечниками о ценах на мёд. У старика он был редким и недокучливым гостем. И никогда не заезжал в разгар заготовки мёда, а тут — случай неординарный, прикатил в июле. Дед любил своего внука, но занятие его никак не мог принять. Вот и сейчас начал внуку мораль читать:
— Тебе, Степан, твоё богатство глаза застило. А человек — он для того и есть, чтобы внутрь себя заглянуть, понять, кто он таков и для чего чадит на свете белом. Вот если поймёт он это, тогда каждый божий день будет для него дороже злата-серебра.
Так и уехал Степан, не выведав, чего это дед в тайгу с лопатой шастает.
А на следующий день Семёнчик слёг. Вытянула тайга силы из деда, забрала сырыми ночами. Не знай Никитична новую привычку своего соседа уходить надолго в тайгу, наведалась бы к старику, но случилось так, что деда поздно хватились. А виной всему гражданский самолёт, что с начальством из области как снег на голову сел на дедову полосу. Много шума наделала эта аварийная посадка. Самолёт тот в город летел, когда в пути что-то случилось с двигателем. Пилот АН-28-го сразу смекнул — кто-то приводил в порядок пляж у речки. «Сесть негде — тайга. Гляжу: речка чёрточкой блестит и пляж — ни кустика, ни деревца, чистый ровный, как подгадал кто! Я на круг, а потом на глиссаду», — рассказывал он потом журналистам.