Настроение окончательно испортилось. Роберт повернул к жилому корпусу. Охранники возле контрольно-пропускного пункта приветствовали его. Роберт кивнул им. Он уже толкнул было стеклянную пластину двери, когда сзади послышалось испуганно-грозное:
— Стой! Поворачивай обратно!
Роберт оглянулся.
На площадке перед воротами разворачивался джип.
Один из охранников, размахивая автоматом, кричал свое: «Стой! Поворачивай!», другой попятился к караульному помещению, поспешно нырнул туда.
«Что их так напугало?» — удивился Роберт.
Из машины выбрался и, пошатываясь, пошел к воротам молоденький лейтенант. Что-то непривычное было в его облике, но что — Роберт не мог понять.
— Стой, стрелять буду! — взвизгнул охранник, отступая и вскидывая автомат.
— Эй, ребята, что происходит?! — крикнул Роберт, направляясь к контрольно-пропускному пункту.
Лейтенант, припадая на левую ногу, доковылял до ворот, крикнул охраннику, вцепившись в железную решетку:
— Позови врача, болван! Скорее!
«Загар, — вдруг понял Роберт. — У него переродился пигмент».
Он почти одновременно заметил золотистый отсвет на усталом, обезображенном страхом лице лейтенанта, и выскочившего из караульного помещения второго охранника с огнеметом в руках.
У Роберта все оборвалось внутри.
— Не сметь! — заорал он, бросаясь к безумцу. — Однако солдат опередил его.
Гогочущая струя огня хлестнула по воротам, отбросила лейтенанта. Объятый пламенем, он с воплем покатился по земле. Роберт с разбегу ударил охранника ребром ладони по шее. Тот рухнул, уронив огнемет.
— Открывай! Застрелю! — рявкнул Роберт на низкорослого сержанта, испуганно застывшего возле пульта управления воротами.
Роберт сорвал с себя рубашку и бил ею по живому клубку огня до тех пор, пока кто-то из прибежавших на шум людей не догадался воспользоваться огнетушителем. То, что пять минут назад было человеком, лежало теперь на асфальте, будто обгоревшее бревно. Лейтенант был мертв.
— Дикари! Нелюди! — прохрипел Роберт, отбрасывая в сторону черные от сажи клочья рубашки. — Будьте вы прокляты.
В комнату заглянуло морщинистое лицо луны. Роберт покосился на нее со злостью — незачем понапрасну сиять. Пусть лучше ветер пригонит с берега побольше туч, пусть разгуляется непогодь, чтобы никто не увидел птицу, которая среди ночи залетела в его окно.
— Не беспокойся, — прошептала Бланка, поняв его тревогу. — Я проскользнула как тень. До рассвета еще далеко. И не вздрагивай, пожалуйста, при каждом шорохе.
— Я боюсь за тебя. Все время. С того самого дня, когда мы впервые встретились в небе... Я не знал раньше... Оказывается, чем сильнее любишь, тем больше боишься потерять дорогого тебе человека. А ведь ты окружена опасностями.
— Я окружена тобой...
— Ты такая горячая... Может, я сам сделал бы простейшие анализы? Хотя бы исследовал кровь.
— Перестань. Просто мы живем быстрее, чем обычные люди. Прошло два часа, как я у тебя, а мне кажется — несколько суток. Это время во мне сгорает. Наше общее время.
— Не говори так.
— Я хочу все успеть, Роби. Мне дорога каждая секунда, поэтому будь со мной... Не мучай себя пустыми страхами. Ты называл меня женой, помнишь?! Я хочу быть для тебя самой лучшей женой... Чтобы никогда и ни с кем ты не мог меня потом сравнить.
— О чем ты, глупенькая? У меня будешь только ты. Всегда. Всю жизнь.
«А кто знает пределы нашей жизни? — с тоской подумал Роберт. — Может, мы уже подошли к пределу и, не зная будущего, стоим со всеми своими чувствами и надеждами на краю пропасти? Бабочки-однодневки, наверное, тоже считают, что они живут... И почему «считают»? Именно живут, потому что другое им не ведомо».
Бланка на минуту уснула и тут же открыла глаза.
— Мы двое суток не спали, — пожаловалась она. — Солдаты опять прочесывали сельву. Нас искали три вертолета. Дэвид с друзьями хотел забросать их камнями, но я отговорила...
Бланка лежала, отбросив простыню. Лунный свет касался плеч и груди, серебрил ее черные волосы.
«Она не может, не должна исчезнуть или погибнуть! — взмолился про себя Роберт, глядя на возлюбленную. — Пусть мутация сделает это прекрасное тело бессмертным. От Бланки и ее сородичей пойдет новая генерация человека. Могучего, сильного, который наконец наведет в этом мире порядок. Их освобожденный разум и дух, конечно, уничтожат нас. Таких, как я, полковник, тысячи, других... Зато спасется мир».