Селиан устраивается на корме, смотрит на белый хвост морской пены позади.
Остров плывет вместе с нами. Сначала пляжи, окаймленные морскими травами, затем груда скал, невероятное творенье ветра и соли. Чуть дальше, на краю острова, растительность спокойнее. Известняковые скалы, из которых волны вылепили свои скульптуры, голые, голые и розовые в утреннем свете. Бьёрн указывает на Селиана с нимбом из ярких лучей: «У тебя очень красивый сын».
К нам приближается стая крачек, они пронзительно кричат. А затем вода будто вскипает: это киты радостно, молниеносно сопровождают парусник. Селиан лежит на спине и в восторге наблюдает.
Бьёрн, как настоящий островитянин, отлично управляет судном. Он держит руль так, словно делал это всю жизнь, ловко маневрирует даже при сильных порывах ветра, огибает мыс и на удивление небесам резко останавливается в солнечной бухте. Когда он бросает якорь, я чувствую камфорный запах можжевельника. Поскольку нас качает, кажется, остров будто танцует. Под водой во тьме проплывает стая рыб. Парни достают удочки, я оставляю их и нагибаюсь, чтобы потрогать спокойное море. Пытаюсь отогнать мысль о том, что счастье сиюминутно.
Прежде чем вновь присоединиться к Бьёрну, я укладываю Селиана спать. На кухне мы взяли бутылочку вина, открыли ее в саду и сели на каменных ступеньках. Постепенно сад погружался в сумерки, и в темноте растения выглядели сказочными, ненастоящими. Бьёрн сделал самокрутку, которая меланхолично сгорела голубым огоньком в исчезающем мире.
Внезапно его голос стал громче: «Со смертью отца я понял, что значит быть сиротой. У меня не было жены, теперь нет родителей, никого близкого, никакой опоры. Иногда я неделями не разговаривал ни с кем, кроме коллег, и мне казалось, что больше я в жизни ничего не захочу. Я ошибся. Вернувшись на остров, я понял, что дорожу жизнью и людьми больше, чем думал».
На последних словах у него слегка перехватило дыхание. Спустилась ночь. Теперь я вижу лишь его сияющие в темноте глаза.
«Тебе холодно? Давай вернемся».
Наверху, перед дверью моей комнаты мы какое-то время неловко топчемся на месте. Он целует меня в лоб и быстро уходит.
Дождливый полдень. Дез Эссент сопровождает к пансиону загадочного посетителя. Встретив нас в гостиной, он как бы по секрету объясняет, что не только изучает Тихо Браге и «Гамлета», но еще и ведет исследование о реальной личности Шекспира, мол, по этому поводу у литературоведов вечно разногласия. Выйдя на пенсию, дез Эссент всецело посвятил себя изысканиям. Марк Твен, Диккенс, Эмерсон, Генри Джеймс, Фрейд, Борхес… всех интересовал Шекспир. С девятнадцатого века было предложено семьдесят кандидатур, в их числе известный граф из Оксфорда, однако ни одна гипотеза не подтвердилась. Но у дез Эссента есть более серьезное предположение и более интересный кандидат.
Сольвейг идет по гостиной с охапкой белых лилий, смотрит на нас, пожимает плечами: «Старая песня… но если вас это развлекает… А почему бы нам всем вместе не поставить спектакль?»
Мы реагируем стремительно, начинаем говорить на зашифрованном языке, переодеваемся под руководством профессора. Локи с трудом переносит костюмы, поэтому его роль постоянно приходится менять, невзирая на недовольство нашего спонтанного режиссера. Селиан, конечно, Пак, хитрый эльф, который запутывает путешественников в ночи. За цветком любви он идти отказывается, но веселится на всю катушку: «Ладно, а кем был Уильям Шекспир?» Дез Эссент треплет его по голове: «Эй, не теряй нити…» И внезапно меняет сюжет: «Вы знаете, что спутники Урана назвали Ариэль, Титания, Оберон и Пак в честь духов и сказочных персонажей Шекспира?»
Профессор показывает нам гравюры «Сна в летнюю ночь», а потом идет в свою комнату и возвращается со шкатулкой, обтянутой японской тканью.
Селиан копается в коробке, и оттуда выпадает фотография блондинки со странно знакомым лицом. Я подшучиваю: «Это Титания?» — «Нет, моя первая любовь». Я думала, что он гомосексуалист, а он словно прочел мои мысли, улыбается: «Жизнь полна сюрпризов, моя девочка…»
Как-то ночью я проснулась от криков с пляжа. Во время полнолуния все животные особенно активны, на острове беспокойно. На потолке моей комнаты вырисовываются отражения волн, и я несколько секунд качаюсь на них, пока свет снаружи не притягивает меня окончательно. Мне хочется выйти, пройтись.
Любители повеселиться испарились. Ногой я зарываю в песок кем-то выброшенный окурок и сажусь на камень, кладу голову на колени и смотрю вниз — на устрашающую темную гладь. Я одна на краю острова, и это идеальное место, чтобы выпустить остатки боли и грести наружу. Второй персонаж этой любовной истории исчез, стер себя сам, не с кем разделить воспоминания об отношениях, известные лишь нам двоим.