Я тяну руку к воде, темная масса морщится подобно коже слона и смазывает мое изображение. Прожитые моменты, все, что было, вчерашний мир, — исчезают. Я больше ничего не вижу. Я ступаю в ночь.
Дремлющие воды напоминают мне о призраке печальной Офелии и фатализме дез Эссента, полагающего, что «все, кто раздумывал о происходившем в Эльсиноре столетия назад, в итоге многое переосмыслили и вернулись к точке отправления».
Помимо вечных загадок, связанных с Гамлетом, я знаю, что еще меня трогает в этой истории вернувшегося за местью духа, не желавшего быть забытым: он преследует, подобно погибшим страстям или близнецам, которых мы никогда не вернем. Тем, кого нам не хватает…
На самом деле, наверное, нас с Пьером разделило не столько сомнение или отсутствие любви, сколько разница в восприятии потери или страдания. Вся эта мука, прячущаяся в ночи, прошлое, которое никак не распутать.
По пляжу навстречу мне кто-то идет. Бьёрн.
В молчании мы дошли до понтона, облокотились о деревянные перила. Мы стояли рядом, пока наши мысли плавали в волнах. Его рукав касался моего голого плеча.
Затем он склонился ко мне. Прижался губами к моему затылку. Я издала слабый звук, похожий на стон. Он поцеловал меня между лопатками, в плечо, взял меня за руку и поцеловал в запястье, прижал к перилам, продолжая целовать. Я почувствовала у себя под юбкой, между ног, его твердый член, он вошел в меня, чтобы меня исследовать.
Вскоре мы отправились в его комнату на последнем этаже, держась за руки. Закрыв дверь, он расстегнул мою блузку, снял аметистовый кулон, погладил мой живот: «Ты такая худенькая, невозможно себе представить, что ты уже родила ребенка, тело как у девочки».
На рассвете меня разбудило пение дрозда. Я смотрела на спящего Бьёрна, и меня трогало спокойствие его лица. Я прижалась к конопатой спине и положила руку на цветочную татуировку, которую впервые видела целиком. Примерно час я тактично выждала, затем стала его целовать, он засмеялся, он опять меня хотел, несмотря на то что мы занимались любовью почти всю ночь. В перламутровом свете летнего дня жизнь казалась такой простой.
Селиан
Я слушаю ночную тишину, когда все вокруг спит — даже корабли.
Меня окутывает дымка. Я иду по невидимой тропинке, следуя за звездами, которые сияют между ветвями.
Внезапно я вижу его. Лося Тихо Браге.
Он рассматривает меня золотистыми зрачками.
Зверь, вышедший из мечты.
Что он мне скажет?
Движение птицы на дереве рассеивает видение.
Начинается день. В конце тропинки меня ослепляет сияние моря.
Я оставляю магию и возвращаюсь в пансион, в свою постель.
Я целый день не видела Бьёрна. А за ужином у него был отсутствующий вид, его развлекали двое немецких велосипедистов. После ужина я присоединилась к Сольвейг под стеклянным потолком веранды, отражающим огоньки свеч. Ее доброжелательный взгляд и виски неимоверной давности, а также мое подходящее расположение духа толкнули меня на откровенность.
Эта добросердечная, внушающая доверие женщина выслушала рассказ о мучительном разрыве с Пьером, о моем страхе будущего. Бокал покачивался в ее руке, и коричневая жидкость плескалась, как спокойное море. Сольвейг медленно произнесла: «Когда пережил настоящую любовь, помнишь о ней всю жизнь. И все-таки я думаю, тебе надо отрезать последние ниточки, связывающие тебя с Пьером. Прояви благоразумие: ни прошлое, ни пережитая любовь не возвращаются».
Она много говорила о страхе, о пустоте, сопровождающей печаль, и в моей усталой голове все перемешивалось. Я вздохнула: «Ненавижу страдать». Она засмеялась: «Ладно тебе, ты такая молодая. Ты надломлена, но стержень крепок. Ты дикарка, „девушка с каштанами из Арденнского леса“, как сказал на днях наш профессор. Ты со всем справишься, включая меланхолию. Я за тебя не волнуюсь».
Шум моря постепенно убаюкивает меня, и я засыпаю. Этой ночью знакомые привидения оставят меня в покое, и кошмаров не будет.
Когда я просыпаюсь, небо покрыто облаками, стало прохладнее. Я открываю окно — вдыхаю свежесть утра. Улыбаюсь, видя мельницу, которую Селиан сделал из бумаги и поставил на краешек стола из светлого дерева.