Во-первых, Вен изначально назывался Венузия.
Во-вторых, лорд Теннисон всегда утверждал, что его стихотворение «Мэри» — это маленький «Гамлет».
На вилле начались строительные работы: крыша, электричество, покраска деревянных панелей, которыми облицевали дом. Новый цвет, голубовато-серый, цвет зимнего неба, сработал — дом ожил. Бьёрн, однако, говорит, что ему сложно переделывать интерьер, особенно комнаты наверху: там даже стены связаны со счастливыми воспоминаниями. Его детская прямо под крышей, обои оранжевого цвета. Я дотрагиваюсь до плаката с Джеффом Бакли, до гравюр с Ураниборгом. На этажерке с книгами — альбом по астрономии, точно такой, какой Селиан нашел у мамы, англоязычная версия. Я говорю, что этот альбом напоминает мне о моем детстве.
— Ты поэтому сюда приехала? Чтобы себя найти или чтобы частично избавиться от детских воспоминаний?
Я не отвечаю, и он не настаивает, но многое угадывает интуитивно. Нас держит за горло меланхолия одного происхождения.
Он полулежит на бархатном диване у окна и курит, смотрит вдаль. Я подхожу к нему, чтобы разбить стену нашего одиночества, он притягивает меня к себе, кладет голову мне на живот. Я глажу его по волосам, сопереживаю, разделяю его чувство покинутости, на секунду мне даже кажется — он плачет. Его рука скользит под моим платьем, кончиками пальцев очерчивает контур грудей. Он обнимает меня за талию. Снимает мои трусики, просовывает голову под платье. Я кусаю сжатый кулак.
Пока мы занимались любовью, прошел ливень. Выйдя из дома, я потянула Бьёрна за собой в сад. Упала в траву и вдохнула аромат свежей перегнойной земли: «Иди ко мне…»
Утром я спустилась за кофе и в холодном свете холла увидела дез Эссента и Сольвейг. Он держал ее за руку, она плакала.
Я пробормотала: «Простите». Мне было неловко вторгаться в личное пространство. Но дез Эссент заговорил: «Ладно, Сольвейг, мне жаль, что я тебя этим расстроил, вытри слезы, а то Мэри решит, что я тебя побил».
Он провожает меня на веранду. На сей раз я ничего у него не спрашиваю. Он никогда ни с кем не обсуждал мою личную жизнь, я только от Бьёрна знаю, что, когда они беседовали о своих призраках, дез Эссент вел себя очень трогательно.
Разговор заходит о времени. Можно ли спасти прошлое? Надо ли вообще этого хотеть? Как о нем забыть? Иногда мне кажется, что я стою на месте… «За два месяца вы, сами того не подозревая, проделали огромный путь… А вот о хитрости памяти никто не написал лучше Пруста: „Чтобы достичь безразличия, надо в обратном направлении пройтись по всем чувствам, по которым ступала любовь. Но процесс забывания хаотичен“».
Пролетает ангел. Мы созерцаем море с застекленной веранды. Отражения волн создают движущиеся пейзажи, белые парусники отдаляются и приближаются, повинуясь световым вибрациям горизонта. Сидя в плетеном кресле, которое отныне будет у меня ассоциироваться с самым французским из университетских предметов мебели Англии, я ощущаю спокойствие. Это был бы идеальный момент для внезапного появления русалки на спине у дельфина…
«Если я вас помучаю, вы мне скажете имя того, кто мог быть Шекспиром?» Дез Эссент кивает. Мы вновь слышим, как Сольвейг в кухне что-то напевает. А профессор говорит, что в итоге, после многих лет исследований, он пришел к выводу, который меня порадует, хотя, конечно, для всех ученых Стэнфорда это очередная ересь, вселенский заговор, а для любого британца — просто-напросто пошлость, поскольку вывод основан на исследованиях по астрономии. Наконец-то найдены ключевые слова, скрытые в трагедии «Троил и Крессида», где Солнце описано выражением «Planet sol». То есть планета Солнце, которая вращается вокруг Земли: значит, Шекспир знал о модели Вселенной, созданной Тихо Браге… Говорят, что его космический театр подкреплялся дискуссиями с астрономом Томасом Диггесом, однако для дез Эссента история обретает смысл, если принять гипотезу о том, что Шекспиром был некий Джон Флорио, лексикограф, в чьих работах масса общего с произведениями Шекспира: итальянизмы, тема ссылки и особенно страсть к звездному небу. В монументальном словаре, созданном Джоном Флорио, Солнце тоже обозначается как «Planet sol». Флорио к тому же был гуманистом, поклонником Джордано Бруно, переводчиком Монтеня, чье влияние на поздние пьесы любителя приключений барда — неоспоримо. И вот к какому умозаключению пришел дез Эссент: Шекспир останавливался в Ураниборге.