Была настоящая ледяная зимняя ночь. Я смотрела на город с Нового моста, и Париж казался мне великолепным, изящным, со своими османовскими фасадами, прикрытыми ветвями спящих деревьев. Изысканная архитектура, объемная. Когда проходящие корабли мутили воду, дома тысячекратно отражались в воде.
Я прошла несколько метров и спустилась на набережную. Воздух был оранжевым, плотным. Я увидела у платана обнявшуюся пару и отвернулась. Села на берегу, надеясь, что спокойствие Сены хоть немного меня утешит. Но когда я видела проплывающие туристические кораблики, словно призраки, ощущение, будто жизнь покидает меня, только росло.
Обратно я пошла по Севастопольскому бульвару, миновала Восточный вокзал, затем проследовала вдоль Северного вокзала. Бледная луна на небе освещала пустые бутылки из-под вина, составленные тут и там по углам, мертвых птиц, уснувших токсикоманов, грезящих о новой жизни. Вдали нарушало тишину наземное метро, зловеще скрипели вагоны, все громыхало. Я миновала это королевство без единой эмоции, чувствуя себя такой же приговоренной, оторванной от мира и лишенной любви. Париж был заражен моей печалью. И я не могла прийти в себя.
Селиан
Я смотрю на настенные часы. Отсчитываю и отсчитываю пятьдесят девять минут. Жду. Даже не могу передать, какие муки доставляет бессмысленная тетрадь. Иногда я пытаюсь не смотреть на часы хотя бы пятнадцать минут, но поднимаю голову и убеждаюсь в том, что прошло всего две.
Мне надо двигаться, это сильнее меня. Я убиваю резинки, грызу ручки, постоянно наклоняюсь, чтобы поднять тетрадь. Еще я сломал линейку. Мама не обрадуется.
У меня не выходит не скучать. Хотя я по-настоящему стараюсь. Другие ученики тоже, по-моему, скучают, но, видимо, не так сильно.
Я не понимаю, почему я здесь. Почему мы все здесь. Я предпочел бы гулять на природе, наблюдать за животными. Они счастливее нас. Они не ходят в школу, но они счастливее, это точно. Они катаются по траве, спят на солнце. У них нет часов.
Учительница задала мне вопрос, который я не услышал. Она нервничает, я вижу это по тому, как сильно сжимаются пальцы: «Думаешь, можно обойтись без моих уроков?» Я не отвечаю, и становится еще хуже. Она краснеет, подходит ближе и почти кричит: «Если ты такой умный, докажи. Я жду ответа, господин гений».
Я заплакал. Кто-то сказал: «Ах, бедный ребеночек…» Прозвонил звонок. Я вытер глаза: не хочу, чтобы мама видела следы слез. Каждое утро она меня наставляет, а я даю обещания. Ей было бы больно, если бы она знала. У входа в школу я бросаюсь ей на шею. Она смеется и запускает пальцы в мои волосы: «Все хорошо, тигренок? Хорошо прошел день?»
Говорят, Эмили Дикинсон замуровала себя живьем после разрыва с таинственным любовником, которого в стихах она называла «Хозяин». Сознательное существование взаперти, в одиночестве — все для того, чтобы оградить себя от страданий. Дорого заплатила за несчастную любовь, да и спокойствие вышло символическое: пустая комната, пустой свет, белизна стен. Эмили Дикинсон писала именно так, как жила: только для себя. Тысяча семьсот семьдесят пять стихотворений об утрате молодости и красоты, горечь, страсти.
Я вспомнила о ней, когда нашла убежище в горах Морвана. Мама приняла меня так, словно это нормально — свалиться ей на голову без предупреждения посреди рабочей недели. Она занималась Селианом, учила его пахать, долго гуляла с ним по лесу, учила новым английским словам. А мне готовила травяной чай из рогатого лядвенца, хрупкого желтого королевского цветка, который, говорят, лечит меланхолию. В старинных рецептах не уточнялось, сколько надо полей ромашки, валерианы и зверобоя, чтобы утихомирить мою боль.
Дни напролет, у окна моей комнаты, в компании старого кота, глядя на голубые холмы моего детства, я ощущала лишь пустоту и ужасную усталость. Моя жизнь утекала сквозь пальцы. Мне хотелось спать, забыться и быть забытой. Никогда больше не испытывать боли, никогда больше не любить.
Селиан
В горных лесах Морвана пахнет смолой и дроком. На поляне, усыпанной иголками, бабушка показывает мне цветущий куст. Я узнаю эти гладкие листочки, прямо волшебный лес из песенки. Какие ароматы!
Зимой природа дремлет, но звери здесь, прячутся в лесах, в чаще. Однажды мне показалось, что я увидел в дупле лягушку. Но когда я подошел к буку, она исчезла под слоем мха.