«Ты как собака, тебе нужна особая среда обитания, чтобы быть счастливой». Внезапно я вспоминаю эту фразу, и она меня словно кусает, мешает сосредоточиться. Нога соскальзывает, я падаю.
На коврик падать не так уж и больно. Мне помогают подняться: «Все в порядке, ничего страшного». Я тоже себе говорю, что все отлично, просто будет красивая гематома. И все-таки, оставшись после скалолазания одна в раздевалке, я снимаю носки и плачу.
Я бы хотела, чтобы на мне остался какой-то отпечаток наших объятий, клеймо.
Однажды, возвращаясь после ночи, проведенной с Пьером, я заметила у себя на пояснице небольшой синяк — наверное, ударилась, когда мы занимались любовью. Тогда же я по иронии судьбы увидела в одной передаче про культуру писательницу, которая говорила о том, что оставила бы любовный шрам, напоминающий о возлюбленном. Интервью лет тридцать, но теперь я наконец-то понимаю эту женщину с глазами цвета изумрудов, о которой с тех пор все забыли.
По вечерам я рассказываю Селиану историю Тихо Браге.
Больше всего в его биографии поражает количество драматических событий, несмываемых черных пятен судьбы.
Астроном родился четырнадцатого декабря тысяча пятьсот сорок шестого года в Сконе, датской провинции, в очень богатой дворянской семье — таких осталось мало. Он считался одним из двух детей Отте Браге и Биттэ Билль, старшим, но на самом деле — и об этом он узнает лишь взрослым — у него был брат-близнец, который скончался во младенчестве. Это знание словно лишило его корней: погибший близнец стал для него источником страданий, его уязвимым местом.
Приключения в стиле Рокамболя продолжались: в возрасте двух лет дядя Йорен отобрал Тихо у родителей. Он был армейским адмиралом и растил Тихо до тысяча пятьсот шестьдесят пятого года, пока не исчез после прыжка в воды Копенгагена с целью спасти от гибели короля Дании Фредерика Второго.
То ли проклятый, то ли благословленный Небесами ребенок, потерявший приемного отца и брата, Тихо Браге сделал шаг вперед и женился на крестьянской девушке. Его изо всех сил пытались сводить с дамами высшего света, пытались навязать ему престижную карьеру, однако он предпочел сбежать подальше от королевского двора, почестей и обязательств, с головой погрузиться в астрономию, которую все считали недостойным занятием. Его младшая сестренка Софи очень его любила, она была его альтер эго и поддерживала, а вот семья бесконечно травила.
Продолжение Селиан знает, настоящая рыцарская история: двадцать седьмого декабря (день рождения Селиана) тысяча пятьсот шестьдесят шестого года Тихо подрался на дуэли с кузеном, прямо на немецком кладбище. И тот отрубил ему нос. И всю оставшуюся жизнь Тихо Браге скрывал две зияющие дырки золотым протезом.
Таков наш молодой человек двадцати лет. Его единственное убежище, как и подобает маргиналам и поэтам, — звездное небо.
У меня назначена встреча с учительницей. Сажусь напротив нее на низкий стул, она протягивает бюллетень с оценками за триместр. Я читаю: «ленивый ребенок» — черным по белому. И крупными буквами: оставить на второй год.
С кафедры учительница сообщает мне, что за всю карьеру не видела ничего подобного. И сложно поверить, что речь об особо одаренном ребенке. Конечно, он очень много знает, но и лакуны у него большие. Он не умеет писать. Он просто не пишет. Вообще. И помимо природы его мало что интересует. «Я думаю, что повторить всю программу за год было бы очень неплохо, потому что все понимаю, но, на мой взгляд, ваш сын, как я и написала, просто бездельник».
Я поднимаюсь и говорю, что этот ребенок самый интересный и самый заинтересованный в мире и что я категорически против того, чтобы оставлять его на второй год. Я даже не слушаю, что она там отвечает о слепоте родителей, о жалобах, у меня дрожат руки, когда я открываю дверь, и, кажется, я с трудом произношу слова прощания.
Я забираю Селиана, который ждет меня в пустом дворе под липой. Возвращаемся домой с тяжелым сердцем. Он сжимает мою руку и едва не плачет. Мне ужасно больно, когда он страдает. Все бы отдала, только бы он больше не испытывал этого стыда и страданий. Почему этого ребенка совсем не понимают?
Дома я заключаю его в объятия и говорю, что все будет хорошо. Жизнь. Его жизнь. Обещаю тебе, мой маленький тигренок.
Мы долго обнимаемся, а потом я предлагаю сходить за моим альбомом про Вселенную. Он знает его наизусть. Меня завораживает его способ мышления, слова, которые он выбирает. Иногда он кажется мне таким мудрым, а иногда — таким тревожным… Пока он маленький, я не буду говорить о том, как понимаю его страхи, ведь я, взрослая, такая же тревожная. Меня всегда упрекали в порывистости, чувствительности, в излишней восприимчивости к настроению других людей, шумам, мерцанию света. Я всегда прекрасно различала невидимую черту, отделявшую меня от остальных.