Джек и Марша промолчали. Они лишь смотрели друг на друга, по выражению лица стараясь угадать мысли другого.
– Думаю, нам еще повезло, – осторожно выжидательным тоном проговорил Гамильтон.
Радостный экстаз, с которым он только что молился, уступил место сомнению. Что, в конце концов, произошло? Новое, загадочное чувство не поддавалось усилию рассудка, оно явно сторонилось обычной житейской логики. Джек осмотрел палату, но не заметил ничего странного или подозрительного.
– Вам очень повезло, – подтвердила медсестра с такой гордостью, будто в этом была ее личная заслуга.
– Сколько я здесь пробуду?
Доктор задумался.
– Полагаю, вы можете отправиться домой сегодня вечером. Но оставайтесь в постели еще не меньше суток. Вам обоим нужно хорошенько отдохнуть. Скажем, недельку. Еще я предложил бы нанять опытную сиделку.
Джек призадумался.
– Нам это не по карману.
– Вы получите страховку, – чуть натянуто напомнил врач. – Этим ведают федеральные власти. На вашем месте я бы думал только о том, как поскорее встать на ноги.
– А может, мне так больше нравится! – отрезал Гамильтон.
Он не стал ничего объяснять, а погрузился в размышления.
Несчастный случай ничуть не изменил дурацкого жизненного расклада. Если только за это время не умер полковник Эдвардс, что казалось маловероятным.
Когда врача и медсестру уговорили оставить их наедине, Джек заметил жене:
– Теперь, по крайней мере, будет что соседям сказать. Не надо выдумывать причину, почему я без работы.
Марша с убитым видом кивнула:
– Я и забыла…
– Подыщу себе работу без военных секретов. Никаких больше дел с оборонкой. – Он мрачно пошутил: – Сейчас я как Эйнштейн в пятьдесят четвертом. Помнишь его слова? «Может, стану водопроводчиком или буду телевизоры чинить. Мне это больше по душе».
– А помнишь, чем ты всегда хотел заняться? – Сидя на краю кровати, Марша нервно теребила свои неровно подстриженные волосы. – Ты хотел конструировать новые системы звукозаписи!.. И новые принципы – как это? – частотной модуляции УКВ. Ты мечтал быть звездой в мире аудиотехники.
– Да, да! – кивнул Джек, стараясь выглядеть полным воодушевления и решительности. – Тринауральная система Гамильтона… Помнишь, как мы ночью сочиняли название? Три звуковые дорожки, три звукоснимателя, столько же усилителей и динамиков. Все разнесено по трем помещениям. В каждом сидит звукорежиссер. И каждый слушает отдельную композицию…
От собственных слов Джек на самом деле завелся. Марша несколько наигранно поддержала его:
– Один контур играет двойной концерт Брамса. Да, конечно, я помню!
– Еще один – «Свадьбу» Стравинского. А третий – пьесу Доуленда для лютни. У звукооператоров снимаются все три энцефалограммы и пропускаются одновременно через сердце тринауральной системы – ортополифон Гамильтона. Мозговые импульсы трех слушателей смещены друг относительно друга строго математически. Формула базируется на постоянной Планка…
Джек явно разошелся: в руке под гипсом запульсировала жгучая боль. Охрипшим голосом он торопливо закончил:
– Полученная комбинация записывается. Затем воспроизводится с измененной скоростью…
Марша наклонилась и порывисто обняла его.
– Милый, когда я пришла в себя, то испугалась: вдруг ты погиб? Поправляйся скорее, дорогой! Ты выглядел совсем… неживым: ни кровинки, ни движения. Я думала, сердце мое разорвется.
– Я застрахован, – нелепо брякнул Джек. – Ты бы стала богатой.
– Не хочу быть богатой! – Все еще обнимая мужа и покачиваясь взад-вперед, Марша прошептала: – Подумать только, что я натворила! Из-за того что совала от скуки нос во всякую гадость и водилась с шарлатанами-политиканами, ты потерял работу. Я сейчас бы задала себе хорошенькую трепку. Надо было сообразить, что нельзя подписывать эту стокгольмскую бумагу, раз уж ты делаешь ракеты. Но, понимаешь, стоит кому-нибудь подсунуть мне петицию – и я уже увлекаюсь чужой идеей… Бедные, бедные они все! Обманутые люди!
– Не бери в голову, – вздохнул он. – Если б сейчас была война, ты считалась бы вполне нормальной, а Макфифа, наоборот, выгнали бы с работы как опасного фашиста.
– Он и есть фашист! – горячо воскликнула Марша. – Он действительно опасный фашист!
Гамильтон отстранил глупышку жену и посмотрел на нее в упор: