Всем было ясно, что выкуп за одного только Морина может покрыть все расходы по оплате коней и доспехов всех рыцарей, которых они потеряли в тот день.
— Он может взять его в плен? — выдохнул Дьюранд.
— Заткнись, — прозвучало в ответ.
Ламорик, видимо, решил предстать перед толпой зевак благородным рыцарем. Он терпеливо ждал, пока Морин не поднимет щит и меч.
— Давай!
— Хватит нежничать!
Толпа хохотала.
Как только Морин встал на изготовку, Ламорик поднял в салюте меч. Морин последовал его примеру и сразу же бросился в атаку. Мечи со скрежетом скрестились, противники отпрыгнули, чтобы через мгновение вновь обрушить друг на друга град смертоносных ударов.
Лорд Монервей был быстр и ловок, однако Дьюранд заметил, что Морин слегка припадает на правую ногу, которую, видимо повредил во время падения с лошади. Это могло дать Ламорику столь необходимое преимущество.
Противники кружились.
— Давай же, давай. Вспомни, чему тебя учил Кон, — процедил сквозь зубы Гутред.
Морин сжался, словно гадюка, готовая к броску. Он понимал, что из той позиции, которую он занимал, ему не достать Ламорика. Неожиданно Ламорик рванулся вперёд, высоко подняв красный щит. Морин начал разворачиваться, раскрываясь, занося клинок… слишком медленно. Снова скрестились мечи, удар шёл за ударом, и вот меч Ламорика, преодолев защиту, опустился на колено Морина. Лорд Монервея отпрыгнул, сжавшись от боли. Стальной наколенник выдержал удар, но что стало с коленкой, которая скрывалась под ним, оставалось только гадать.
Кто-то из рыцарей Морина бросился на помощь своему господину. Дьюранд сам был готов кинуться с кулаками на мечи. Однако лорд Морин выпрямился, жестом остановил своих рыцарей и поднял меч, салютуя своему противнику. Он был отважен, но кто может сражаться, не двигаясь при этом с места?
Ламорик кинулся в бой, рассчитывая, что скорость и напор дадут ему необходимое преимущество. Как ни удивительно, но израненному лорду Монервея удавалось отражать все удары, градом сыпавшиеся на него. Он был искусным мечником, а кроме того, старше Ламорика на тринадцать лет.
Но Ламорик, не ослабляя напор, продолжал наседать, заставляя Морина постоянно поворачиваться. Всем было ясно, что лорд долго не продержится. Так оно и оказалось. По чистой случайности, Морин, на мгновение забыв о повреждённом колене, перенёс вес тела на больную ногу. В ту же секунду Ламорик, отбив клинок противника, нанёс два удара мечом по шлему лорда Монервея. Бойцы замерли. С грохотом Морин выронил щит и потянулся руками к шлему. Повисла тишина. Противник Ламорика покачнулся и рухнул на землю. Ламорик приставил клинок к горлу поверженного лорда:
— Вы сдаётесь?
Два-три человека из свиты Морина, спешившись, бросились к своему господину. Трибуны ахнули — Морин поднял руку и жестом остановил их:
— Сдаюсь, — он стянул с себя шлем и поднял взгляд на своего победителя. — Вы взяли надо мной верх. Признаю, — я ваш пленник.
Дьюранд был отнюдь не первым, кто бросился на ристалище.
Вновь он увидел девушку, когда оруженосцы и рыцари Ламорика подхватили на руки своего лорда, подняли над головами и понесли над ристалищем. Дьюранд был частью ликующей толпы, но когда поднял взгляд и увидел устремлённый на него с трибуны взор Девы Реки, он забыл о других. Чёрные глаза красавицы, казалось, пронзали, смотрели сквозь него.
Когда они добрались до трибун, Дьюранд отделился от веселящейся толпы и бросился к девушке.
— Здравствуй, — сказал он.
Девушка подняла на него прекрасные глаза, которые казалось, были способны остановить биение его сердца.
— Ты помнишь меня? — спросил он.
Она промолчала.
— Ты куда-то пропала. Я рад, что все обошлось.
Девушка отвела взгляд. Дьюранду отчаянно, как мальчишке, захотелось спросить её, правда ли, что она пришла на турнир, чтобы встретится с ним, видела ли она, как он вынес с поля рыцаря, поверженного Конзаром. Вместо этого он выдавил из себя:
— Хороший сегодня денёк…
— Я не должна… мне нельзя говорить с тобой, — наконец произнесла она, поворачиваясь к нему спиной.
— Подожди! Кто ты?
— Камеристка.
Тоненькая, хрупкая — ей не составило никакого труда затеряться в шумящей толпе.
Ламорик, так и не успевший снять шлем, ходил кругами, за его плечами развевался красный плащ — он должен был выпить с каждым человеком в своей свите. Юный лорд поставил ногу на кресло и повернулся к Морину Монервейскому — единственному человеку в лагере, выделявшемуся своей мрачностью на общем фоне веселящихся людей. Один его глаз совсем заплыл.
— Добро пожаловать в мой лагерь, лорд Морин, — объявил Ламорик. — Рад видеть вас своим гостем.
Худощавый рыцарь коротко поклонился.
— Мне урок на будущее. Надо двигаться быстрее.
— Или выходить на бой с менее везучим противником.
Слипшиеся от пота волосы ниспадали на высокий лоб Морина, напоминая чернила, расплывшиеся на влажном пергаменте. Лорд моргнул, воззрившись на Ламорика здоровым глазом:
— Могу ли я узнать ваше имя, рыцарь?
— Я решил сохранить своё имя и герб в тайне, — ответил Ламорик.
— Вот так новшество, — помолчав, произнёс лорд Морин.
— Боюсь, лишняя слава мне не нужна.
— Но я могу вас не узнать, если мне снова придётся сойтись с вами в бою.
— Как это ни прискорбно, но вы правы.
— Я был бы рад сразиться с вами ещё раз, — сказал Морин. — Очень рад. Если вы отказываетесь назвать мне своё имя, сделайте одолжение, не забудьте надеть этот красный шлем, перед тем как мы снова сойдёмся в бою. Пусть это будет своего рода утешительный приз.
— Лорд Морин, — резко произнёс Ламорик, — вы благородный человек?