– Твой отдел все это готовил, – пробормотал он, как бы открещиваясь от щекотливого дельца. – Ты и скажи.
– Вы что же, собираетесь читать это здесь?! – запротестовал Гамильтон. – Для тридцати человек? В присутствии всех чиновников компании?
– Они уже видели этот доклад, – не без сочувствия заметил Эдвардс. – Он был подписан около месяца назад. И с той поры циркулировал. В конце концов, мой мальчик, ты у нас персона важная. Мы не можем позволить себе отнестись к этому вопросу легкомысленно.
– Во-первых, – заявил Макфиф, явно чувствовавший себя не в своей тарелке, – это дело нам передали из ФБР.
– Вы их запрашивали? – язвительно спросил Гамильтон. – Или досье чисто случайно зациркулировало по стране?
Макфиф побагровел.
– Ну, в общем, мы их запросили. Обычная деловая справка. Боже милостивый, Джек, да и на меня есть досье. А ты что думал? Даже на Президента досье заведено!…
– Вам нет нужды читать эту муру, – проговорил дрогнувшим голосом Гамильтон. – Марша вступила в прогрессивную партию, будучи еще зеленой первокурсницей. Да, она вносила деньги в помощь испанским беженцам. Выписывала радикальный журнал. Все это я и так давно знал.
– Прочитайте текущие материалы! – приказал Эдвардс.
Продираясь сквозь дебри доклада, Макфиф внимательно выискивал нужные данные.
– Миссис Гамильтон вышла из прогрессивной партии. Журнал «Ин фэкт» больше не издается. Она посещала собрания калифорнийского отделения Союза работников искусств, науки и свободных профессий, из прокоммунистических организаций эта – одна из самых активных. Она подписала Стокгольмское мирное воззвание. Вступила в Союз гражданских свобод, обвиняемый наблюдателями в левацкой ориентации.
– Что это значит – «левацкая ориентация»? – потребовал объяснений Гамильтон.
– Это означает симпатию к лицам или группам, которые якшаются с коммуняками. – Макфиф продолжил старательное чтение доклада: – Миссис Гамильтон написала письмо в «Сан-Франциско кроникл», протестуя против запрета на въезд Чарли Чаплина в Соединенные Штаты. Она подписала воззвание за освобождение супругов Розенберг, осужденных за измену Родине. Она выступила на собрании Аламедской лиги женщин-избирательниц, высказываясь за допуск в ООН красного Китая – коммунистической страны! Вступила в оклендское отделение организации «Мирное сосуществование или смерть», имеющей также отделения в странах за железным занавесом. А еще внесла деньги на нужды Общества содействия прогрессу цветного населения. – Он повысил голос: – Сорок восемь долларов пятьдесят пять центов!
В зале стояла тишина.
– Все? – буркнул Гамильтон.
– Да, это весь материал по данному вопросу.
– А упоминается ли там, – сказал Гамильтон, стараясь унять волнение, – что Марша выписывает «Чикаго трибюн»? Или что она участвовала в избирательной кампании Эда Стивенсона?.. Что вносила деньги в Гуманистическое общество содействия прогрессу кошек и собак?..
– Не вижу, какое это имеет касательство?.. – нетерпеливо перебил Эдвардс.
– Для полноты картины! Да, Марша пару раз читала «Ин фэкт». Ну и что? В руках у нее бывал и «Ньюйоркер». Она вышла из прогрессивной партии вслед за Уоллесом и вступила в организацию «Молодые демократы». Это упомянуто? Не скрою, ей любопытен коммунизм, но разве она оттого стала коммунисткой? Все, о чем вы тут болтали, – вздор! Эка невидаль, женщина иногда заглядывает в левые журналы и слушает левых ораторов… Это еще не доказывает, что она одобряет коммунизм, или подчиняется их партийной дисциплине, или выступает за свержение правительства, или…
– Мы и не утверждаем, что твоя жена – коммунистка, – заметил Макфиф. – Мы только отмечаем, что она фактор риска для безопасности. А вероятность того, что Марша коммунистка, существует.
– Господи! – воскликнул Гамильтон, вполне сознавая, насколько бесполезны его слова. – Тогда я должен доказать, что она не коммунистка? Так, что ли?
– Да, есть вероятность, – не слушая Гамильтона, поддержал заключение Макфифа Эдвардс. – Джек, попытайся мыслить здраво, не поддавайся эмоциям. И не кричи. Может, Марша и красная, может, и нет. Не о том речь. Что у нас против нее? Материал, который говорит, что твоя жена занимается политикой, притом радикальной политикой. А это нехорошо.
– Маршу все интересует. Она умна и образованна. У нее в распоряжении целые сутки, чтоб узнать обо всем. Или она, по-вашему, должна сидеть дома и только… протирать мебель? Готовить?.. Или шить?
– Тут мы имеем определенный образ жизни, модель поведения, что ли, – толковал Макфиф. – Надо признать, что ни один из приведенных пунктов сам по себе не является обвинением. Но если их сложить вместе и взять среднестатистическую норму, то… это выходит за всякие рамки, Джек. Слишком во многом замешана твоя жена.
– Всего лишь общение, не больше. Разве на основе этого можно доказать, что она согласна с их речами?
– Мы не можем прочесть ее мысли. Ты и сам не можешь. Но судить о поступках – другое дело. В какие общества она вступает, какие петиции подписывает, куда деньги вносит. Для нас это единственные улики, нам из этого приходится исходить. Ты говоришь: она ходит на митинги, но не согласна с речами. Давай на минуту представим себе вот что: полиция накрывает непристойное шоу, вяжет девиц и менеджера, но отпускает зрителей. Ведь те заявили, что зрелище им не понравилось… – Макфиф развел пуками. – Если им не нравилось, зачем они там сидели? Один раз – допускаю. Из любопытства. Но не раз за разом, из года в год.
Жена твоя с левыми водится уже десять лет. С тех пор, как ей исполнилось восемнадцать. У нее было достаточно времени, чтобы составить мнение о коммунизме. Но она продолжает крутиться с леваками. Она по-прежнему тут как тут, сто′ит лишь кучке комми устроить протест против линчевания на Юге или завопить по поводу ассигнований на оборону. Ссылка на то, что Марша также читает «Чикаго трибюн», не более уместна, чем тот факт, что любитель порношоу ходит еще и в церковь. Это лишь доказывает разносторонность, даже противоречивость личности… Но факт остается фактом: одна из граней этой личности включает смакование грязи. Его привлекают не за то, что он ходит в церковь, а за то, что он любит непристойности и ходит смотреть на непристойности.
На девяносто девять процентов твоя жена, возможно, такая же американка, как все прочие, – она может хорошо готовить, осторожно водить машину, исправно платить налоги, участвовать в благотворительности или печь пирожные для беспроигрышной лотереи в церковном приходе. Но один последний процент может быть завязан на коммунистов… И – все!
Немного помолчав, Гамильтон выдавил:
– Ты неплохо изложил свою позицию.
– Я верю в свою позицию. Тебя и Маршу я знаю столько же, сколько служу здесь. Вы оба мне нравитесь, так же как и Эдвардсу. Все вас любят. Но не в этом дело. Пока мы не обладаем телепатией и не читаем чужие мысли, нам придется полагаться на статистику. Мы не можем утверждать, что Марша агент иностранной державы. А ты не можешь утверждать, что она им не является. И пока нам придется разрешить сомнение не в ее пользу. Не имеем права поступить иначе.
Чуть закусив толстую нижнюю губу, Макфиф спросил:
– Тебе никогда не приходило в голову спросить себя: а не коммунист ли моя жена?
Не приходило… Взопревший от столь нежданного судилища его личной жизни, Гамильтон молчал, вперя невидящий взгляд в мутное железо столешницы. Джек всегда полагал, что Марша говорит ему правду, уверяя, что коммунизм ей только любопытен. Теперь, благодаря усиленному наезду коллег, у Джека впервые запало в душу некое горестное сомнение. Черт возьми, с точки зрения статистики все возможно!
– Я спрошу ее сам об этом, – громко проговорил он.
– Спросишь? – криво усмехнулся Макфиф, но, спохватившись, придал физиономии постное выражение. – И что она ответит?