– Что же будет с нами, ребята, – смеясь, сказал Александр, – если царь не оставит на нашу долю никаких свершений?
Когда полоса берега оказывалась достаточно твердой, они пускались в галоп и неслись вперед – с развевающимися волосами, в туче брызг от лошадиных копыт – и перекликались друг с другом, заглушая голоса чаек. Однажды, когда их маленький отряд пел, попавшиеся на дороге крестьяне приняли их за свадебную процессию, везущую жениха в дом невесты.
Букефал пребывал в хорошем настроении. У Гефестиона появилась новая лошадь, рыжая, со светлыми хвостом и гривой. Друзья постоянно что-нибудь друг другу дарили – на пирах или просто так, по наитию, но это были маленькие детские безделушки; конь стал первым дорогим и всеми замеченным подарком, который Гефестион получил от Александра. Боги создали только одного Букефала, но коню Гефестиона не нашлось равных среди всех остальных лошадей. Конь легко слушался. Кассандр выразил свое восхищение, обильно сдобрив похвалу ядом. Наконец-то и Гефестион извлек, сказал он, пользу из низкопоклонства. Гефестион понял намек и горел желанием отомстить, но не произнес ни единого слова. Казалось немыслимым устроить сцену перед Клитом и товарищами. Гефестион стал выжидать удобного случая.
Огибая заболоченный солончак, дорога ушла в сторону от моря. Примостившись на скалах, над равниной гордо возвышалась каменная крепость Филиппа, контролирующая перевал. Филипп основал ее в памятный год и дал ей свое имя.
– Мой первый поход, – сказал Клит. – Я был там, когда гонец приехал с новостями. Твой отец, Филот, разбил иллирийцев и гнал их полпути до западного моря; лошадь царя выиграла на Олимпийских играх, а ты, Александр, появился на свет – как нам сказали, с ужасным воплем. Мы получили двойную порцию вина. До сих пор удивляюсь, почему же не тройную.
– Зато я не удивляюсь. Царь знал вашу меру, – ответил Александр.
Он отъехал вперед и буркнул Гефестиону:
– Я слышу эту историю с трех лет.
– Все эти земли ранее принадлежали фракийцам, – заметил Филот.
– Да, Александр, – вставил Кассандр, – можешь поискать своего размалеванного друга, юного Ламбара. Агриане, – он махнул рукой на север, – надеются на поживу в этой войне.
– Неужели? – Александр поднял брови. – Они сдержали свои обещания. В отличие от Керсоблепта, который восстал сразу же, как только мы вернули ему заложника.
Все знали, что Филипп достаточно натерпелся от вероломных клятв и разбойных нападений вождя; царь затеял эту войну с целью сделать его земли македонской провинцией.
– Все варвары одинаковы, – сказал Кассандр.
– Прошлым летом я получил вести от Ламбара, – продолжал Александр. – Он нашел какого-то купца и продиктовал ему письмо. Он зовет меня погостить в его столице.
– Я не сомневаюсь. Твоя голова прекрасно будет смотреться на шесте у въезда в его деревню, – вставил Кассандр.
– Я только что сказал, Кассандр, что он мой друг. Ты это помнишь?
– И заткнись, – внятно добавил Гефестион.
Они заночевали в Филиппах. Александр молчал. Он долго смотрел на высокий акрополь, как факел пламенеющий в красных лучах заходящего солнца.
Царь, когда они наконец до него добрались, стоял лагерем на берегу Гебра, перед крепостью Дориск. За рекой маячил фракийский город Кипсела. Прежде чем окружить его, Филиппу необходимо было взять крепость.
Ее построил еще Ксеркс для защиты своих тылов после переправы через Геллеспонт. На ровном лугу внизу он устроил смотр своей армии, слишком огромной, чтобы ее можно было счесть. Отряд проходил за отрядом через квадрат, обведенный вокруг первых десяти тысяч человек.
Крепость поражала своей массивностью; Ксеркс не испытывал недостатка в рабах. Но за сто лет она обветшала, трещины забились булыжником, в бойницах пророс терн, как на козьих выгонах в горах. Дориск уцелел в племенных войнах фракийцев и стоял до сих пор; невозможно было требовать большего.
Уже начинало смеркаться, когда их отряд подъехал к крепости. Из-за стен доносились запах дыма от горящих очагов и отдаленное блеяние коз. На расстоянии полета стрелы от стен крепости раскинулся македонский лагерь – искусно построенный город из хижин, на скорую руку крытых тростником с берегов Гебра, и перевернутых повозок, укрепленных подпорками.
На фоне закатного неба вырисовывался стройный черный силуэт шестидесятифутовой деревянной осадной башни. Стража, укрывшись под толстым навесом из воловьих шкур, который служил защитой от метательных снарядов, долетающих с крепостного вала, готовила себе ужин прямо у основания башни. У хижин конников негромко ржали привязанные лошади. Для катапульт воздвигли платформы. Огромные машины напоминали собирающихся взлететь драконов: деревянные шеи вытянуты, массивные луки раскинуты в стороны, как крылья. От кустарника чуть поодаль сильно смердело; воздух наполняли запахи дыма, жарящейся рыбы и немытых тел множества мужчин и женщин. Женщины, прибившиеся к лагерю, хлопотали над ужином, там и тут щебетали или похныкивали их неизвестно от кого прижитые дети. Кто-то играл на расстроенной лире.