– Брат Мемнона, покоривший Египет, – объяснил Александр остальным.
– Ментор хорошо послужил своему хозяину. – Голос Аристотеля стал по-старчески тонким. – Варвары рождаются такими, они не сами доходят до такого низкого состояния. Но эллин, опустившийся до службы у них… Гераклит говорит: «Испорченное хорошее – наихудшее». Он предал саму природу. Ментор опустился даже ниже своих господ.
Лицо Аристотеля пожелтело; те, кто сидел ближе, чувствовали, как он дрожит. Давая ему время прийти в себя, Александр заметил:
– Мы никогда не любили Мемнона, правда, Птолемей?
– Гермий принес правосудие в подвластные ему земли, улучшил там жизнь. Царь Ох домогался этой страны, и пример Гермия был ему как кость в горле. Какой-то враг, подозреваю, что сам Ментор, привез царю донос, которому тот охотно поверил. Этот же Ментор, под видом дружеского участия, предостерег Гермия от опасности и пригласил его к себе на совет. Тот поверил и поехал. В собственном городе, хорошо укрепленном, он продержался бы долгое время и мог рассчитывать на помощь… могущественного союзника, с которым заключил ряд соглашений.
Гефестион посмотрел на Александра, но тот был всецело поглощен рассказом.
– Как гость и друг он приехал к Ментору, который отправил его в оковах к Великому царю.
Зазвучали гневные восклицания, но быстро смолкли: всем не терпелось узнать, что было дальше.
– Ментор взял печать Гермия и приложил к поддельным приказам, открывшим для его людей все укрепления Атарнея. Теперь царь Ох владеет и ими, и всеми греками, там жившими. А Гермий…
Из очага с треском вылетела горящая головешка; Гарпал взял кочергу и втолкнул ее назад. Аристотель облизнул губы. Его скрещенные руки не дрогнули, но костяшки пальцев побелели.
– С самого начала его смерть была предрешена, но этого им было недостаточно. Царь Ох хотел прежде выяснить, какие секретные договоры Гермий заключил с другими правителями. Он послал за людьми, опытными в делах такого рода, и велел им заставить Гермия говорить. Его мучили один день и одну ночь.
Аристотель стал передавать подробности как мог, стараясь говорить бесстрастно, словно на лекции по анатомии. Юноши слушали его безмолвно, со свистом втягивая воздух сквозь плотно сжатые зубы.
– Мой ученик Каллимах, вы его знаете, прислал мне весточку из Афин. Он пишет, что Демосфен, объявляя Собранию о пленении Гермия, назвал это одним из даров судьбы и добавил: «Великий царь узнает теперь об интригах царя Филиппа не из наших жалоб, а из уст человека, принимавшего в заговоре участие». Никто лучше Демосфена не знает, как подобные вещи делаются в Персии. Но он радовался слишком рано. Гермий не сказал ничего. В конце концов, когда после всего, что с ним сделали, он еще дышал, его распяли на кресте. Он сказал тем, кто был рядом: «Передайте моим друзьям, что я не совершил ничего малодушного, ничего, не достойного философии».
Мальчики глухо зароптали. Александр стоял прямо и неподвижно. Когда все смолкли, он сказал:
– Мне жаль. Мне действительно очень жаль.
Александр сделал несколько шагов вперед, обнял Аристотеля за плечи и поцеловал учителя в щеку. Философ смотрел на огонь.
Слуга внес горячее вино; Аристотель пригубил, потряс головой и отодвинул кубок. Внезапно философ приподнялся и обернулся к мальчикам. В мерцании пламени черты его лица казались глиняным слепком, который скульптор уже готов отлить в бронзе.
– Некоторые из вас станут полководцами. Кто-то будет управлять покоренными землями. Всегда помните: как ничего не стоит тело само по себе, не управляемое умом, ибо его задача – работать, питая жизнь ума, так и варвары пребывают на низшей ступени в устроенном богами мироздании. Этих людей можно улучшить, как породу лошадей, укрощая и используя по назначению; как растения или животные, они могут служить целям более высоким, чем те, к которым предназначила их природа. В этом их ценность. Они – рабы по природе. Ничто не может существовать, не имея предназначения, а их предназначение – быть рабами. Помните об этом.
Он поднялся со стула, чуть повернулся и невидящими глазами уставился на покрасневшую от жара решетку очага.
– Если люди, сделавшие это с вашим другом, будь они персы или греки, когда-либо попадут в мои руки, – сказал Александр, – я отомщу им. Клянусь.
Не оглядываясь, Аристотель вышел на темную лестницу и исчез из виду.
Явился слуга и доложил, что ужин готов.
Громко обсуждая новость, юноши перешли в столовую; в Миезе не соблюдался церемониал. Александр и Гефестион замешкались, обмениваясь взглядами.