— Вы читали устав, товарищ солдат?
Я с любопытством посмотрел на Кирилла — до плоских шуток он раньше не опускался. Его тон не нравился — копия Аникина и Маркулиса. Кирилл взглянул на меня и я понял, что он действительно стал другим человеком. В глазах не было и тени юмора: смотрели холодно и строго.
— Что с тобой сделали? — И до Губы начало доходить, что Кирилл не шутит.
— Чуял я, — пробормотал Сергей, садясь на кровать.
Гнеденок прошел меж нами в кубрик, молча стал собирать вещи.
— Его как заколдовали, — Димка спрыгнул со второго яруса, сел рядом с Сергеем, с интересом стал смотреть, как Кирилл пакуется.
— Переселяешься? — спросил Губа и растерянно посмотрел на меня.
Я схватил Кирилла за плечо, заставил обернуться.
— Послушай, новоиспеченный сержантик, ничего не хочешь объяснить друзьям?
— Товарищ рядовой, уберите руку.
Я гадливо одернул руку.
— Каким друзьям? — Лицо Гнеденка порозовело. — Оставьте меня в покое! Вы ничего не понимаете.
— Что мы должны понять? — Спросил Димка.
— В какое дерьмо попали, — выпалил Кирилл подхватил вещички и ушел, заставив нас раскрыть рты и проводить его изумленными глазами.
Молодые сержанты организовали кубрик рядом с кабинетами начальства.
Не только Кирилл все, кто побывал в сержантской школе, вернулись изменившимися. Рожи остались прежними, а вот характер — новые Маркулисы: без сантиментов, уставные. С бывшими друзьями-товарищами никто из сержантов не общался. Димка сказал, что даже маленькая власть меняет людей. Взгляды младших командиров превратились в пули: шаг влево от устава — расстрел. Подбородки выдвинулись вперед, лбы назад, словно не обошлось без пластической операции. Голоса стали ровными, бесцветными, лишенными эмоций.
— Внедряется кастовость, — сказал Хвалей. — Мы шудры, под их начищенными сапогами.
— Какие такие шудры? — спросил я.
— В древней Индии шудрами называли слуг. Создатель мира бог Брахма создал людей из разных частей тела. Из рук Брахма создал воинов-кшатриев, из бедер — крестьян и ремесленников, а из запачканных в грязи ног — шудр, — пояснил Хвалей.
— Значит мы шудры и ниже некуда?
— Еще были неприкасаемые. Считалось, что даже прикосновение к ним оскверняет другого человека.
— До этого пока не дошло, — усмехнулся я.
— Между прочим, шудра ударивший рукой или палкой брахмана заслуживал отрезания руки, а за словесное оскорбление в рот втыкали раскаленный железный стержень. Тем кто спорил, вливали в рот и уши кипящее масло.
— Страсти какие, хорошо, что мы не в древней Индии, иначе меня давно превратили бы в инвалида.
— Власть убивает, — сказал Сергей.
— Возносит, — смеялся я, не подозревая, что ближе всех к истине был Губа.
С уходом Гнеденка он как-то сник, редко вступал в разговоры. Еще бы, место Кирюхи занял ноющий и любопытный Дылдин.
— Степан Саввович, — гордо объявил полное имя.
О Кирилле больше не разговаривали, для нас он стал товарищем сержантом. Подумаешь, скурвился человек, и Земля меняет полюса. Да и раздумывать, о причинах и следствиях в поведении товарища Гнеденка, времени не было, оно уходило на отбытие наказаний. Младшие сержанты получили взвода и стали полновластными командирами. Нам достался Рыжков Леонид, гнида еще та. Он принял эстафету моего воспитания. Компанию мне составлял Хвалей. Мы постоянно убирали туалеты, мыли полы, подметали плац.
Как-то поручили вымыть в казарме окна. Хвалей кинул тряпку на пол, снял протереть очки.
— Помнишь, я про свою девушку рассказывал? — спросил он тусклым голосом.
Мы научились чувствовать настроение друг друга по интонациям.
— Это которая подарила трусы с китами? — улыбнулся я, чувствуя, что Димке не до шуток.
— Ага, — он кивнул головой, надел очки, уставился в окно.
— Я письмо от неё получил.
— Пишет, что выходит замуж? — в лоб спросил я, если что-то болит, лечить надо сразу, без сантиментов.
— Ага, послезавтра.
— Переживаешь?
— Не знаю. Обидно.
— Димка, значит, это была не любовь, а ложь. Пусть выходит, тебе повезло, что не дождалась. Скатертью дорога. Дай срок, я тебя познакомлю с такими девушками — закачаешься.
— Значит ложь? — Он оглянулся, поймал мой взгляд. — После армии, не хочу возвращаться в Черный город.
— А кто хочет? Придется. Нам некуда деваться.
— Хочу жить на море. Поедешь со мной? Ты не представляешь, какой там воздух. А волны? Раскинешь руки, лежишь, качаешься, они такие теплые, ласковые и смотришь в небо, а оно синее-синее… — Он снова вперся в окно, словно видел там море.