— Не люблю выполнять глупые команды.
— В армии глупых команд не бывает. Сказано: люминий, значит люминий, а для шибко грамотных — чугуний. Ты постоянно пререкаешься со старшими по званию и даже позволяешь себе поднять на них руку. — Маркулис улыбнулся. — Я рекомендовал тебя в школу сержантов.
— Не стоило, мне не нравятся сержанты.
— Из тебя мог бы получиться хороший командир: жестокий, целеустремленный, волевой.
— Вряд ли.
— Ты сам решил, — Маркулис перестал улыбаться. — Любишь решать проблемы силой?
— Свои проблемы, — уточнил я.
— Решай, — разрешил Маркулис, его глаза угрожающе сузились. — Что же ты медлишь, боец, покажи сержанту какой ты крутой. Давай, никто не видит — ударь меня.
— Зачем?
— Потому что, я утверждаю: ты никто, простой боец, который обязан беспрекословно выполнять любые приказы, отданные старшим по званию. Приказываю меня ударить.
— Да пошел ты, — я плюнул на сержантский сапог.
Маркулис ударил резко и неожиданно — ногой в живот. Я и охнуть не успел: прижал руки к животу, широко раскрыл рот и упал на колени, мечтая о глотке воздуха.
Маркулис наклонился и прошептал:
— Еще не все потеряно, Клон. Я сделаю из тебя настоящего бойца.
— Попробуй, — прохрипел я.
Удар в грудь кинул меня на землю.
— Ублюдок пробирочный, — прошипел Маркулис. — Мы все о тебе знаем.
— Это большая государственная тайна, — хрипел я, скорчившись на земле. Удары на удивление оказались сильными и болезненными.
— Если понадобится, будем так разговаривать ежедневно. Запомни боец урок и впредь приказы не обсуждай, а выполняй, — Маркулис, напоследок, легонько пнул меня и ушел.
Я лежал и думал о том, что когда-нибудь убью этого сукиного сына.
Послышались шаги, в поле зрения глаз явились сапоги. Димка встревожено склонился, перевернул меня на спину.
— Максим, что случилось?
— Начал проходить курсы образцового бойца.
— Он тебя бил?! — воскликнул Хвалей.
— Успокойся. Все было честно. — Димка помог сесть. — У тебя была в детстве любимая игрушка?
— И не одна.
Я несколько раз глубоко вздохнул, помассировал грудь.
— Профессионально бьет, главное — неожиданно.
— Что?
— Когда-то у меня была красная пластмассовая тачанка-растовчанка, и пулеметчик Максим. — Посмотрел на Димку — он не улыбался, и я продолжил:
— Этот пулеметчик, был моим защитником. Я представлял себе, как он водит из стороны в сторону пулеметом-максимом, и расстреливает моих врагов и обидчиков. От осознания того, что есть кто-то, кто может защитить, пусть даже в мечтах, становилось легче.
— Здорово, а у меня были…
— Дима, погоди. Знаешь, почему у меня было много врагов?
— Почему?
— Потому что я — первый опытный лабораторный!
— Не понял.
— Никогда не слышал про ПУОЛЭЧа?
— Что это, вернее кто?
— Первый универсальный образец, лабораторный экземпляр человека.
— И что?
— Ты какой-то бестолковый, меня зачала и родила специальная машина.
— Ну и что? — в глазах Димки не было и тени изумления.
— Хочу сказать, что я ненастоящий человек. Я клон — человек из пробирки.
Димка расхохотался.
— Ты мне не веришь? Прекрати смеяться, — разозлился я.
— Верю. Только с чего ты взял, что не человек? Ты самый настоящий человек. Какая разница, где ты родился: в машине, или тебя подобрали на улице. Может мои родители, мутанты из аварийного блока?
Когда-то, лет сорок назад, на Заводе взорвался четвертый атомный реактор, снабжающий город и районы электроэнергией. Аварию ликвидировали, говорят что сам Завод не пострадал, кроме одного района. Реактор пытались починить, но неудачно. Наконец, плюнули на это дело — помещения снесли, а территорию залили бетоном, сверху возвели земляной курган. Сооружение назвали «гробницей фараона» и обнесли забором с колючей проволокой. Вдоль колючки поставили смотровые вышки и милицейские посты. Говорят, многие не хотели покидать жилые квартиры и остались в радиационном районе. Постепенно, накапливая радиацию превратились в мутантов, неких антисуперменов, являющихся по ночам и пьющих кровь маленьких детишек. Это из серии страшилок, которые мы рассказывали друг другу по ночам, в «обезьяннике». Вряд ли кто там мог выжить, а если и выжил, то не смог бы пройти через охраняемую зону. Там нейтральная полоса на четыре километра — выжженная земля на которой ничего не растет.
Хвалей подал руку, помог подняться.