Повезло, что не спросила про родных, которых имею. Забыла, с кем имеет дело.
Кому писать, если нет родных? Ответ один — себе. С того момента, как очнулся в палате, почувствовал инстинктивную необходимость завести дневник и сохранять информацию. Неизвестно, какие сюрпризы принесет завтрашний день.
Я вернулся в палату N2, расположился на кровати, поудобнее устроил за спиной подушку. В палате никого — все смотрели кассеты с боевиками, где героические: Ван Дамы, Кевины Костнеры и Мелы Гибсоны, били морды нехорошим людям, спасая хороших.
Раскрыл тетрадь. С чего начинаются дневники? А с чего начинается Родина? Праздные вопросы…Все начинается с представления и рукопожатия. Я написал: «Здравствуйте, или здрасьте…», — кому как нравится.
Черт бы всех побрал! Посмотрел в окно. Пришел страх, вот проснусь завтра и как Хвалей, Хвостов, Дылдин, утрачу из памяти то, что со мной было в последние дни. Выпадут или их украдут — неважно, я перестану ими обладать, а это кусочек моей индивидуальности, а значит и души. Я надеялся, что записи отчасти защитят меня и предохранят от потери памяти, если это вдруг случится. Я боялся и ненавидел предстоящую ночь, с тоской пересчитал толстые прутья на окне, думая о побеге и его осуществлении. Не верил, в то, что нас выпишут на этой неделе и выпишут ли вообще?
Я недоверчиво посмотрел на написанные слова, подумал, что можно добавить фразу: «Что в имени тебе моем?». Хвалей бы оценил, сей тонкий юмор. Но сейчас…Я вздрогнул и заткнул уши — из соседнего корпуса донесся жуткий звериный вой. Темные шторы на окне взметнулись, на краткий миг я увидел ужасное, бледно-зеленое, раздутое лицо, в крупных оранжевых оспинах. На месте носа зиял треугольный провал, череп покрытый крупными волдырями был лыс. Наши глаза встретились. Я отпрянул в сторону, такая в них стояла невыносимая боль и отчаяние. Лицо исчезло, штора упала на место. Я опустил руки. Слышались глухие взрывы и выстрелы доносящиеся из телевизора, ничего страшного, главное — никаких криков, никаких ликов. Почудилось.
Я стал быстро писать.
С Димкой, договорились не принимать лекарств, от греха подальше. Вечером, перед отбоем, Ниночка под пристальным взглядом Мишани, раздала всем по пригоршне разноцветных пилюль.
— Антибиотики и снотворное. Никакого вреда, а завтра проснетесь здоровыми, — безмятежные васильковые глаза обвели палату.
Я запихал таблетки под язык и щеки, посмотрел на Димку. Он подмигнул.
— Отбойной ночи, бойцы, — сказал Мишаня, погасил свет и закрыл дверь.
— Сам козел, — шепотом отозвался Дылдин.
Я выплюнул таблетки в ладонь и запихал под матрац.
— Клево здесь, мужики, — Дылдин счастливо рассмеялся. — Все что хочешь: хавка, боевики, медсестра.
— Идиот, — вздохнул Димка.
— Про медсестру ты загнул, — заметил Хвостов, — но, хороша Маша, жаль что жена Наташа.
— Куда дел таблетки? — спросил я у Хвалея.
— В наволочку затолкал, а ты?
— Под матрац.
— Принц, на пилюлях, — хихикнул Димка. — Что думаешь делать?
— Думаем. Нам бежать надо, — напомнил я.
— Дезертировать?
— Бежать.
— Максим, а если мы облучены и у нас лучевая болезнь? Нас скоро вылечат и я все вспомню.
— Как ты себя чувствуешь?
— Отлично.
— Тогда от чего тебя лечить? Нас не лечат, нас прячут, — я вздрогнул вспомнив лик в окне. — Ты не представляешь, что я видел, когда вы смотрели телевизор.
— Что?
— Одного прокаженного, это его крики слышали днем. Нет, Демьян, нам бежать надо.
— Хорошо, как осуществим? — спросил Димка с ехидцей.
— О чем шепчетесь? — окликнул Хвостов.
— О дне насущном, — отозвался Хвалей.
— Что день готовит нам насущный, — хмыкнул Хвостов. — У меня, между прочим, любовь была с одной дамой, женой начальника цеха.
— Ага, почему не с дочерью директора Завода, — кровать Дылдина затряслась от смеха.
— Я не вру, что было, то было. Я с ДОКа, — напомнил Хвостов. — У нас пустырь Калахари, начинается, та его прозвали, за просторную необъятность. Сами знаете, за ним лес и бетонный забор с вышками.
— Ты про, радиоактивный квартал? — спросил я.
— Да, про бетонное мусорохранилище. Охрану убрали год назад. Я когда малой был, бегал к колючке, менял у солдат патроны на сигареты.
— И что с патронами?
— Самострелы делали и на пустыре по банкам палили.
— Не страшно было на пустыре? Мутанты из зоны не приходили? — спросил Дылдин.
— Какие мутанты? — рассмеялся Хвостов. — Всех кто там жил и кого поймали, давно выселили в другие места. Говорили, что их по колхозам раскидали, поднимать агрикультуру.