Джаспер скрипнул зубами, понимая, что согласится на предложение торийского владыки, каким бы оно ни было, лишь бы обезопасить разработки, а заодно и Вайона. Плюхнувшись обратно за терминал, он с головой нырнул в написание кода. Заснуть всё равно не получится, да и еда не лезет в горло.
Тот факт, что ему выпала честь оказаться первым гостем Тории за много лет, оставил программиста равнодушным. Подумаешь, невидаль, зелёная планета с монархическим строем. Удивляются-восхищаются пускай туристы, если им повезёт туда попасть. Джаспера куда больше пугало само предложение Лоатт-Лэ. В какую кашу задумал его втянуть лазурное величество?.. Жёлтые блоггеры в Сети любили писать всякие «разоблачительные» статьи о том, что торийское правительство тайно контролирует всё в Федерации от рынков до властных структур. Этим байкам мало кто верил, конечно. Но после письма, пришедшего по платному приватному каналу, Джас почти готов был признать существование могущественной спецслужбы контроля. А прибыв утром в космопорт, он воочию убедился в том, что руки у Лазурного Престола длинные.
Двое ожидавших его торийцев ничем не отличались от жителей, скажем, южных энвильских островов. Темные волосы, румянец на щеках, смуглая кожа, да и вели они себя так, будто всю жизнь здесь ошивались. А характерный фиолетовый отлив глаз в толпе заметить сложно, разве что в самое лицо заглянуть..
Они вели себя предупредительно-вежливо. Даже слишком. Но стоило шлюзу корабля закрыться за спиной программиста, как весёлые улыбки сползли с лиц, сменившись холодной отчуждённостью, движения стали по-торийски скупы, а военная выправка стала видна так отчетливо, что хоть беги.
Но у Джаспера не было выбора.
Для Вайона следующее утро началось суетливо. Стоило только запустить системы, как в ангар пришли трое техников с планшетами. Они долго крутились вокруг полиморфа, выспрашивали, измеряли показания, просили то походить, то подумать о чём-нибудь, то сменить форму. Потом явился невыспавшийся док и заявил, что Джаса не будет три дня. Вайон занервничал, но брать себя в руки пришлось быстро - поговорить с ним изъявил желание директор Центра.
Маленький круглый человечек с седыми бакенбардами и в строгом чёрном костюме ждал полиморфа снаружи. При виде Вайона он задрал голову и широко заулыбался, не скрывая своего восхищения. А тот с удивлением понял, что видит мельчайшие движения человеческого лица, слышит биение сердца. Благодаря анализу запахов он мог с полной уверенностью сказать, что господин Канади ел за завтраком: тосты с маслом, омлет, печенье с ягодным джемом и чашку крепкого кофе со сливками. Едва заметный прищур глаз выдавал все сомнения начальства - в успех авантюры директор до конца поверил только что.
- Поздравляю, съер Вайон. Вы совершили невозможное, доказали всему миру, что предела человеческому гению нет!
Полиморф кивнул и улыбнулся. Лицевые пластинки сложились нужным образом сами собой. Директор говорил ещё что-то, хотя его постоянно отвлекал секретарь, маячивший за плечом, но Вайон не обращал на него внимания.
Запуск штатного сканирования систем оболочки. Анализ, проверка наличия сбоев.
Не обнаружено.
Загрузка экспедиционной базы данных в фоновом режиме. Загрузка сведений о точках назначения.
Вайону было не до господина Канади - сладить бы с потоком данных. От осознания, что теперь придётся день за днем, год за годом жить в цифровой буре, от назойливого жужжания загрузки на задворках ощущений, страх снова начал пожирать Сердце. Полиморф застыл неподвижной блестящей статуей. Док ещё не пришёл, как его вызвать, Вайон не знал. Хотелось кричать. Хотелось, чтобы кто-то утешил. Но разве они поймут?
Знакомые чёткие шаги сзади. Оборачиваться не стоит. Он сам подойдёт и сам спросит о чём хочет.
- Вайон!
Полиморф наклонил голову, следя за человеком. По-военному подстриженный мужчина с погонами майора на кителе подошёл как ни в чём не бывало. Марин Кхэл, будущий командир отряда охраны, был единственным, кого в команду назначили «сверху», от правительства, но Вайон не придавал этому значения. Сработались они быстро, боевую часть команды подбирали вместе. И сейчас привычное отношение этого угрюмого молчаливого человека грело душу.