И потом — эти хирлайцы. От их расы осталось всего двадцать шесть особей, да и те способны только грезить под грандиозными некогда куполами, сквозь которые по ночам видны недосягаемые для них звезды да силуэты полуразвалившихся конструкций. Двадцать шесть серых, лишенных всякой надежды особей, которые даже ничего ниоткуда и не ждали. И вот пришли земляне.
Райнасон подумал о том, что, возможно, хирлайцы сами по себе являлись частью той информации, которую хотели передать землянам Пришельцы. Информации о том, что такой ужасающий упадок расы стал возможен лишь как плата за мир, что смерть является неизбежным следствием самоуспокоения и самодовольства. Хирлайцы успокоили самих себя — тогда, в далеком прошлом. Они сами определили себе меру спокойствия на тысячелетия вперед, и побудительные мотивы к поиску чего-то нового со временем угасли в них. И это явилось причиной их конца.
НЕТ НИКАКОЙ ЦЕЛИ.
Райнасона даже бросило в дрожь от такой мысли; он почувствовал, как холодный ветер прорывается сквозь одежду. Это ощущение возвратило его к реальности. Тяжело ступая, он взял несколько дезинтеграторов и отнес их к верхней ступеньке массивной лестницы, по которой скоро начнут подниматься земляне. Он распластался на земле возле лестницы, пытаясь всмотреться в темноту и увидеть какое-либо движение внизу. Но вокруг была тишина.
Что-то в поведении хирлайцев продолжало беспокоить его; стоя на коленях в спускавшейся на город темноте, он смог наконец определить, что именно. Дело было в отсутствии у них какой-либо надежды, в неподвижности, которая охватывала их сознание на протяжении веков. Нет цели? Но зато они жили в мире на протяжении вот уже тысячелетий. Нет, причиной их смерти был не только один упадок; они просто задохнулись.
Это не они сами выбрали мир, им его навязали извне. Хирлайцы были на вершине своей мощи, их развитие продолжало набирать силу, как вдруг им пришлось все сразу остановить. Перспектива конца, ожидавшего расу после такой резкой остановки движения по пути прогресса, не играла тогда для них никакой роли: выбор за них был сделан другими. Получив мир, они оказались не в состоянии пожинать его плоды. А подавление стремления к научному знанию, что было необходимо для полного искоренения воинствующего инстинкта, вообще оставило их ни с чем.
И во всем этом не было никакой необходимости, продолжал размышлять Райнасон. Древний мозг Пришельцев, основываясь в своих вычислениях на неполных данных, почерпнутых, по-видимому, во время краткого визита на Землю, безусловно мог сделать только осторожные оценки ситуации. На прото-языке Хирлая нельзя было передать такие понятия, как «если» или «возможно», и суждения машинного мозга, носившие чисто рекомендательный характер в сослагательном наклонении, были восприняты хирлайцами как непреложный закон.
И вот теперь земляне, из-за перспективы встречи с которыми эта раса довела себя до состояния полусуществования, завершат все дело… потому что хирлайцы поняли ошибку слишком поздно.
Райнасон потряс головой; почувствовал тошноту, вызванную растущей скорбью о роковых ошибках истории. Она, история, была капризной, жестокой, бесчувственной дамой. Она разыгрывала шутки, длившиеся тысячелетиями.
Неожиданно снизу донесся какой-то звук, Райнасон увидел пятерых людей, быстро карабкающихся вверх. Ощущая мощную волну гнева, он поднял дезинтегратор.
Внезапно у самого его уха раздался характерный шум; луч станнера прошел совсем рядом, попав в каменную стену. Стена завибрировала при соприкосновении с зарядом, во расстояние было слишком большим для того, чтобы он смог проломить ее. И в то же время они были уже достаточно близко.
Он распластался на земле, ища глазами того, кто в него стрелял. И быстро обнаружил его: маленький тощий человек беззвучно, почти как тень, перевалился через ступеньку и спрятался у подножья следующей. Их разделяли только три ступеньки. С такого расстояния можно было разглядеть грубое, грязное лицо этого человека, с морщинами, напоминавшими борозды. Глаза его были похожи на шелк. Райнасон слишком часто встречал таких людей на Краю; он знал, что имеет дело с человеком, переполненным жестокой ненавистью, ищущим любую возможность выплеснуть ее на всякого, кто попадается на его пути. Мысли об этом вызвали у него озноб.
Через мгновение человек перевалился на следующий уровень, одновременно посылая луч станнера, ударивший в стену в двух футах от Райнасона, который, лежа на животе, на этот раз даже почувствовал леденящую вибрацию камня. Он медленно нацелил дезинтегратор на гребень очередной ступеньки, через который должен был перевалить нападавший, и стал ждать его прыжка. Внутри он ощущал только страшный холод, который вполне соответствовал ветру, разгуливавшему над ним.
Человек двинулся снова. Но на этот раз он переместился перед прыжком к краю ступеньки, и Райнасон попал лучом в камень чуть позади него. Теперь их разделяла только одна ступенька.
Еще ниже вдоль лестницы Райнасон видел другие фигуры, которые карабкались вверх позади маленького мужчины. Но у него не было времени на то, чтобы заниматься ими.
Стояла полная тишина, если не считать ветра.
И вот наконец человек сделал свой очередной бросок, выстрелив раз, другой. Второй луч зацепил Райнасона за кисть левой руки и на какое-то мгновение вывел его из равновесия. Но он уже стрелял в ответ, откатываясь в сторону. Его третий выстрел вырвал у нападавшего правое плечо и часть шеи. Несмотря на это, он в агонии попытался преодолеть сразу обе ступени, одновременно поднимая свой станнер, который вдруг упал на камень, и человек повалился на него. Вокруг сразу же образовалась лужа крови.
Райнасон отполз назад, под прикрытие боковой стены, и стал наблюдать за действиями остальных нападавших. Первый, которого ему удалось обезвредить, действительно пробрался слишком близко — Райнасон до этого просто недооценил, насколько это было просто сделать в сумерках. Боль от удара луча станнера распространилась теперь до самого плеча; левая рука полностью бездействовала. Бормоча проклятия, он прицепился вдоль линии лестницы и выстрелил.
Дезинтегратор на расстоянии двадцати футов прошел через камень как через обыкновенную оконную замазку. Райнасон играл лучом из стороны в сторону, превращая ступеньки в гладкую наклонную поверхность, которую нападающим пришлось бы преодолевать, чтобы добраться до вершины.
Один из них попытался проскочить последние несколько ступенек до того, как Райнасон стер их окончательно, но луч перерезал его надвое на уровне груди. Две части тела покатились вниз. Нападавший не успел даже издать крика боли.
Снова стало тихо. Райнасону были видны торчавшие без движения внизу, над третьей ступенькой, ноги последнего нападавшего, и не было никакого сомнения, что все остальные хорошо видели их тоже. Теперь они колебались, не решаясь двигаться дальше. Райнасон продолжал лежать, прижавшись к полу, ожидая развития событий. Ветер, продувал верхние части здания, издавал истошные, раздирающие душу звуки.
Но вот, наконец, еще один смельчак, перекатившись через грань массивной ступеньки и скрываясь в более глубокой тени в стороне от лестницы, стал осторожно подбираться к только что отполированному дезинтегратором скату. Райнасон наблюдал за ним хладнокровно, сквозь серую пелену ярости, к которой подмешивалось отчаяние. Какой толк от всего этого — от крови, пота, боли? Все это вызывало у него отвращение.
Как коса, легко срезающая нежную весеннюю траву, луч прошел через тело карабкающегося человека — через голову, шею и заднюю часть. Окровавленный труп скатился вниз, туда, где начинался скат.
Внезапно оставшиеся дрогнули и побежали. Один из них поднялся и стал неуклюже прыгать вниз по крутым ступеням, не обращая внимания на то, что стал открытой мишенью. Не без внутреннего содрогания Райнасон отметил, что этим человеком был не кто иной, как Ренэ Мальхомм. За ним последовал другой, затем — еще. Оказывается, всего на ступеньках их было около дюжины; все они сорвались с места и побежали. Райнасон послал им вслед один луч. И вот наконец они скрылись.