— Да, сэр. Да, Рой.
— Черт побери, — сказал он. — Черт побери все. Пойдем лучше назад.
Я не могла шевельнуть ни одним мускулом.
— Ты меня слышишь? — спросил он. — Нам лучше возвратиться.
Я превратилась в кусок льда, а триллионы миллионов звезд изливали свой свет на мое мертвое тело.
Он положил свою руку на мою и сказал в третий раз:
— Нам лучше возвратиться, — как будто он стремился уберечь меня от чего-то катастрофического, что может сейчас произойти, если я останусь. Затем он зло сказал: — Я не знаю, что случилось. Я не перестаю думать о тебе… — Он не закончил фразы. Он был переполнен страстью, в то время как я была переполнена возбуждением и страхом. И внезапно «Магна интернэшнл эйрлайнз» перестала существовать из-за его страсти, перестал, существовать Совет директоров, перестали существовать школа подготовки стюардесс и политическая кампания, даже этот триллион миллионов звезд погас, и остались только Рой Дьюер и я, тесно прижавшиеся друг к другу в полном неистовстве страсти. Его руки были невероятно жесткими, жестче, чем я могла себе когда-либо представить, и его рот был жестким, и его кисти рук тоже были жесткими, и я почувствовала, как будто внутри моего тела все потонуло в океане крови. Я не могла поверить, что любовь может быть такой сильной, такой неистовой и такой мучительной. И в то же самое время мне хотелось все это усилить, сделать еще более сильным, более неистовым и более бешеным, пока мое сердце не стало бы его сердцем, а мой рот — его ртом. То, чего я хотела — это полностью слиться с ним, не существовать отдельно, а полностью проникнуть в его тело и в его существование. Поцелуй. Поцелуй мужчины, которого я едва знала, незнакомца, и я хотела этой полной трансформации.
Затем постепенно начали возвращаться звезды и «Магна интернэшнл эйрлайнз», и он сказал:
— О, мой Бог, я сошел с ума!
— Рой.
Он в ужасе смотрел на меня.
— Я сошел с ума, говорю тебе. Я стал совершенно ненормальным.
— Нет, Рой. Нет…
— Ты не понимаешь? Я не могу этого делать. Я не могу этого делать.
— Но, Рой…
Он странно фыркнул носом, будто хотел рассмеяться и одновременно старался сдержать смех.
— Ты думала, что посещение Альмой ди Лукка моего кабинета могло стать причиной для беспокойства. О милосердный Боже! Какая же тревога должна наполнять тебя теперь?
Я сказала:
— Рой, не надо так расстраиваться…
— Я не могу вступать в любовные отношения ни с одной из учениц. — сказал он в ярости. — Это невозможно, это совершенно невозможная ситуация.
Я отпрянула от него.
— Доктор Дьюер, значит, я такая? Маленькая ученица, с которой вы завязали любовные отношения?
— Я сказал тебе, разве нет? — огрызнулся он. — Я только что сказал тебе: я непрестанно думаю о тебе с тех пор, как увидел тебя в ресторане в первый вечер, с того момента, как ты отчитала Арни Гаррисона, с тех пор, как я увидел тебя вчера утром в моем кабинете. Ты непрестанно живешь в моих мыслях.
Я сказала:
— Пожалуйста, поцелуй меня еще раз.
— Что?!
— Пожалуйста, поцелуй меня еще, пожалуйста, пожалуйста.
Он схватил меня за руку, как будто я вырвалась из сумасшедшего дома, и сказал:
— Пойдем! Давай вернемся.
Мне хотелось рассказать ему подробно о том, что я тоже не перестаю думать о нем, что полюбила его всем, моим сердцем, что я хочу снова целоваться с ним под сияющими над нами триллионами звезд, что не могу жить без его поцелуев и его тела, прижимающегося ко мне, но он устремился по песку так быстро, все еще сжимая мою руку, что мне пришлось бежать за ним.
Он остановился, когда достиг сада с китайскими фонариками, сердито посмотрел на меня и сказал:
— Кэрол…
— Рой…
— Это не должно повториться.
Мое сердце оборвалось. Он говорил столь жестко, столь страстно.
Я сказала:
— Рой, ты так не считаешь.
— Считаю. В настоящее время, во всяком случае. Это не должно повториться снова. Это слишком нечестно по отношению ко всем.
Я, сказала:
— Очень хорошо, сэр.
— Не называй меня сэром.
И внезапно я взорвалась. Все мое возбуждение вылилось в ненависть к нему. Я сказала:
— Черт побери, как я могу называть вас? Вы самый великий психиатр, который не может иметь отношений с маленьким червячком — ученицей вроде меня, так, черт побери, как мне вас называть? Сэр?
— Кэрол…
Я не ждала. Я рванулась к бассейну, собрала свою одежду и все остальное и отправилась в номер.
В течение следующих трех часов я закапывала себя, хоронила себя в тайнах «Мартина-404». По крайней мере, это было реальностью. По крайней мере, огнетушитель был реальным. В это время доктор Дьюер совсем превратился в фантом. Один поцелуй, только и всего.
8
Утром у нас проходил тест (сотню получила Донна, девяносто — Альма, унылые восемьдесят пять процентов — я, что вызвало жесткий взгляд мисс Уэбли), и немедленно после этого нам прочитали первую лекцию о противопожарной безопасности. Пожары в самолетах не происходят с какой-либо, регулярностью; они так же опасны, как и в домах. К примеру, какой-то уставший бизнесмен вздремнул, читая газету и куря сигарету, и в результате — возгорание, которое бесспорно может перекинуться на других пассажиров. Итак, стюардесса должна знать, как поступать в случае небольших аварий такого рода. Она не может позвонить в пожарное управление. Она сама — пожарное управление.
Приятный стареющий джентльмен пришел и объяснил нам процедуру, различные виды пожаров и как поступать с ними; затем мы все прошли в угол аэродрома (который весьма условно изображала задняя дверь подготовительной школы), и этот человек точно продемонстрировал, как нужно пользоваться огнетушителем. Он разжег небольшой огонь, поддерживал его при помощи керосина, предохраняя от задувания, и мы по очереди подходили, чтобы погасить его. Дул проказливый ветер, который непрестанно менял направление, так что мы должны были маневрировать вокруг огня, чтобы сбить его с удобной позиции, но ветер оказался более эффективным, чем мы, подняв наши юбки над головой, так что со стороны могло показаться, будто мы репетируем канкан.
— Девушки, — сказала мисс Уэбли, — в будущем вы должны держать брюки и блузки в ваших раздевалках для этой демонстрации, проходящей на открытом воздухе. Вы будете также надевать их во время ваших ознакомительных полетов. К тому же пилоты — это мужчины, похожие на всех других мужчин, это вам известно.
Это была пятница, конец нашей первой недели, и я на ленч взяла рыбу, вовсе не из-за какой-то особой религиозности, а просто потому, что она там была, а я не видела рыбы с тех пор, как я в последний раз видела Тома Ричи, около двух месяцев тому назад.
Донна сказала:
— Ох, рыба, — как будто это был самый большой деликатес в мире, и Альма должна была взять ее по религиозным соображениям, хотя она явно ее хотела; и мы все трое сели за один стол с этими странно подрумяненными кусочками еды и стали гадать, какого сорта рыбу нам дали.
— Треска, — сказала Альма, но мы обе, Донна и я, были в растерянности. Это повело к совершенно бесцельной дискуссии. Донна сказала мне:
— Между прочим, ты ловишь рыбу?
— Ты имеешь в виду выйти с багром, чтобы ловить их?
— Это лишь один способ.
— Не могу представить ничего более ужасного.
— Это не ужасно, милочка. Это славное развлечение.
— Ты хочешь сказать мне, Донна Стюарт, что нацепить бедного маленького червячка на омерзительный острый крючок — это забава?
— Не это. Господи, нет. Я обычно часто ловила форель с моим стариком. Это забавно. Тебе понравилось бы, Кэрол, честно.
— Почему тебе не позволить бедной маленькой форели остаться жить? Рыбки же тебе не причиняют вреда, не так? Почему нужно убивать их?
— Ох, ты невыносима, — проговорила она и как бы между прочим спросила:-Ты не воспользуешься «шевроле» на уик-энд?
— Нет.
— Не будешь возражать, если я возьму ее?
— Тебе, Донна, не следует спрашивать моего разрешения. Она там.
— Я сказала мисс Уэбли, что уеду на уик-энд из отеля, — заметила Донна. — Она мне дала разрешение.