— Конечно, конечно. Можете мне поверить, мисс Томпсон.
— Пойдем, — сказал Рой. Он попрощался с доктором Уокером за руку и сказал ему: — Я буду поддерживать с вами связь. — Затем он обратился к сержанту полиции: — До свидания, сержант. Спасибо за вашу помощь.
— Всегда готов служить, сэр.
Доктор Уокер застенчиво улыбнулся мне, и Рой вывел меня.
Когда мы оказались в маленьком красном автомобиле, я сказала:
— Рой, скажи мне правду. Как она?
Он только собирался включить мотор, но сразу же отвел руку. Его голос был очень ровным и невыразительным. Он сказал:
— Кэрол, извини меня. Ее состояние не так хорошо.
— Что это означает, Рой? Что это означает; ее состояние не так хорошо?
— Они не знают еще, насколько обширны ее раны. У нее сломан таз, и это может привести к некоторым функциональным расстройствам.
— О, Боже мой, что это может означать?
— В настоящее время она не может двигать ногами. Врачи узнают больше, когда сделают рентген.
— О, как ужасно.
Он завел мотор, но не тронулся. Мы сидели. Он сказал:
— Она была в сознании, когда ее привезли. Она сказала доктору Уокеру, что мужчина напал на нее на пляже и изнасиловал ее.
— Рой!
— Я полагаю, что потом он испытал в какой-то степени угрызения совести. Сержант Хэдли считает, что машина неслась со скоростью свыше ста миль в час, когда произошла катастрофа.
Я беспомощно плакала:
— Где это произошло, Рой?
— На шоссе над морем. Машина выскочила на обочину, мужчина потерял контроль, и они перевернулись. Он погиб мгновенно.
— Рой, скажи мне. Ты видел ее?
— Да, несколько мгновений.
— Как она выглядит?
— Она под наркозом. Я сказал тебе.
— Нет, я имею в виду, пострадало ли ее лицо?
— Машина вошла в скольжение, прежде чем она перевернулась. По-видимому, у нее было время, чтобы защитить свое лицо. Ее руки порезаны, у нее несколько, ран на голове, но они не такие серьезные, как остальные.
— Слава Богу, что ее лицо не пострадало, Рой. Она такая красивая девушка, такая красивая.
Он тронул машину, и мы поехали.
Всю дорогу назад мы не разговаривали. Он оставил меня наедине со своими мыслями, возможно, он тоже погрузился в раздумья, — и я думала о бедной Альме, страдающей и без сознания, прекрасной и эгоистичной, жадной и раздраженной, и, однако, по какой-то причине привязанной ко мне, я думала о человеке, которого полюбила. Беспричинно. Такова уж любовь, подумала я. Не нужно никаких причин, чтобы она возникла.
Когда мы приехали в «Шалеруа», Рой оставил свою машину, чтобы ее припарковал один из швейцаров. Когда мы вошли в лифт, он сказал:
— Я хочу, чтобы ты пошла со мной в мой номер. Я тебе дам кое-что, чтобы ты смогла уснуть.
— Мне ничего не нужно.
Он не согласился. Он сказал бою в лифте:
— Двенадцатый этаж, — и когда мы остановились, взял меня за руку и повел к своему номеру. В номере он сказал:
— Сядь, — но я не могла сесть. Я стояла, глядя на него, и он понимал, что я отчаянно нуждалась в его утешении. Он обнял меня, и я почувствовала, во второй раз упругость его рта и его тела. Я снова заплакала, и он подвел меня к креслу и очень нежно, но со знанием дела усадил меня. Затем он ненадолго оставил меня одну, рыдающую, уткнувшись в ладони.
Возвратившись, он сказал:
— Вот, — и протянул мне стакан, наполненный кубиками льда и какой-то желтой жидкостью.
Я спросила:
— Что это?
— Виски.
— Мне нельзя…
— Ты можешь выпить. Это чисто медицинское средство. И возьми вот еще… — И он протянул мне также маленькую зеленую таблетку.
— Мне нужно это?
— Да.
Я задохнулась от виски и, пока с трудом его пила, оглядела комнату, так, чтобы вспомнить в будущем, когда уйду от него, какая у него обстановка. Это была большая комната, напоминающая наши на верхнем этаже, соединенная с маленькой, служившей ему спальней. Мне понравилось, что в ней не было особого порядка. Повсюду были разбросаны книги, беспорядочная груда бумаг на столе и пара рубашек, висящих на кресле. Я сказала, как только овладела голосом:
— Тебе нужна жена.
— Мне?
— Конечно. Я никогда не предполагала, что ты такой неряшливый. Я думала, что ты аккуратный и точный.
— Почему у тебя возникла эта мысль?
— Я так воображала. Ты знаешь, каковы девушки. Они полны фантазий.
— Ты приняла уже таблетку?
— Она у меня в руке.
— Прими ее.
— Нет, Рой, я не хочу.
— Почему нет?
— Я боюсь, что просплю. Я должна утром немедленно отправиться в госпиталь. — Затем что-то, беспокоившее меня, возникло у меня в памяти, и я сказала: — Рой, эти раны на голове. Они опасны?
— Уокер сказал мне, что, по его мнению, они не могут принести серьезного вреда.
— У нее забинтована голова?
— Ну конечно, раны перевязаны.
— Они обрезали ей волосы?
— Да, конечно.
Он позволил мне поплакать чуть дольше; затем уговаривал меня выпить еще виски.
— Прими таблетку, — сказал он, но я все еще отказывалась. Он сказал: — Ладно, когда ты проснешься утром, позвони мне. Я отвезу тебя в госпиталь.
— Спасибо тёбе, Рой.
— Теперь я провожу тебя до твоего номера.
— Тебе не следует…
— Не возражай мне.
— Но мужчинам не разрешено появляться на нашем этаже.
— Я не мужчина. Я из медицинского персонала.
— Для меня ты мужчина, — сказала я. — Все мужчины всего мира в тебе. — Я встала и поцеловала его в губы. — О, Рой, я так сильно люблю тебя.
Спустя несколько минут он отвел меня наверх и спокойно оставил меня перед номером. В номере горел свет, но возвратилась только Джурди. Я поняла это, увидев закрытой дверь в ее комнату. Я не могла осмелиться разбудить ее, чтобы рассказать о катастрофе. Донны еще не было дома, а на постели Альмы лежал кусок, черной бархатной ленты. Я взяла ее, чтобы убрать, и затем снова уронила ее на кровать.
11
В восемь часов я проснулась в панике. Это была одна из тех ужасных ночей, когда ненавистна сама мысль о сне: ты борешься против сна каждую минуту и чувствуешь, будто огромная тяжесть давит тебе на грудь. Я все время знала, что должна проснуться рано, чтобы отправиться в госпиталь, но никак не могла вырваться из объятий ночных кошмаров, не могла поднять веки. Ужас!
Кровать Донны была несмята, но какое мне до этого дело. Черная бархатная лента Альмы все еще лежала там, где я ее оставила. Дверь в смежную комнату была открыта, Джурди уже застелила свою постель и ушла. Я догадалась, что она снова уехала с Люком.
Я позвонила Рою, но он не отвечал. Я быстро приняла душ, чтобы смыть противный ночной пот, и слегка побрызгалась одеколоном, надела белое платье и белые туфли, ведь сегодня было воскресенье. Я позвонила Рою еще раз, но он все еще не отвечал, и я решила дополнить свой костюм маленькой белой шляпой и взяла белую сумку, спустилась в кафе посмотреть, нет ли его там. Он был там; сняв очки, он пил апельсиновый сок у стойки.
Я подошла к нему и сказала прямо в ухо:
— Доброе утро, Рой.
Он, вздрогнув, повернулся:
— Ну, доброе утро.
— Ты уже позавтракал? — спросила я.
— Нет, только выпил стакан сока. Что ты хочешь?
Я села рядом с ним:
— Пожалуйста, только кофе.
Он заказал его, а затем сидел, глядя на меня в задумчивости. Его взгляд был довольно странным, Казалось, он не может сфокусировать глаза; и я сказала:
— Ты устал, Рой?
— Немного.
— Дорогой, не лучше ли тебе отдохнуть? Я и сама доберусь до госпиталя.
— О, нет.
— Я проспала, — посетовала я. — Собиралась встать в семь, в самом крайнем случае. Рой, мне так нужно поехать туда.
— О'кей, — ответил он. — Как только ты выпьешь кофе.
Через десять минут мы вышли. Его сверкающий красный «МГ» был припаркован совсем рядом на подъездной дорожке; и прежде чем сесть в машину, он снял светло-кремовый пиджак. Он остался в белой рубашке с короткими рукавами, коричневом галстуке и светло-серых брюках. Он слегка выделялся на цветном фоне его машины, но зато его одежда полностью гармонировала с моей.
Мы повернули на Коллин-авеню, затем двинулись по Индиен-крик и пересекли один из мостов, ведущих на материк. Мы почти не разговаривали. Минут через двадцать я вдруг спросила: