— Не могу, — сказала я.
— Давай, давай.
Я проговорила в отчаянии:
— Н. Б., я не могу. Это конец. Вот почему я спустилась, чтобы увидеть тебя…
— Ты хочешь, чтобы я развернул ее? О'кей.
Его пальцы были очень ловкими. Он взял маленькую упаковку и развернул ее несколькими легкими движениями, вытащив длинный белый бархатный футляр. Затем он положил его прямо передо мной снова и сказал:
— Это тебе. От Н. Б. милочке, с огромной любовью. Открой его беби, загляни внутрь.
— Я… пожалуйста, Н. Б., я должна сказать тебе…
Он поднял бархатную крышку. Внутри, на белом атласе, лежали золотые ручные часы «Омега» с золотым браслетом, почти дубликат тех, что мне подарил Люк.
Я засмеялась. Я не могла ничего поделать с собой. Я смеялась.
— Это так весело? — спросил он.
Я протянула ему руку, показав ему часы Люка.
Он сказал недоверчиво:
— Ты получила их сегодня?
Я кивнула.
— Хорошо, что ты посмотрела! Черт, в них нет никакого различия. Мы пойдем прямо в ювелирный магазин и обменяем их на что-нибудь еще…
Я сказала:
— Нет, Н. Б., я не могу принять их, я не могу взять от тебя никакого подарка. Н. Б., извини. Я не могу видеть тебя снова после сегодняшнего дня никогда.
Он наклонился вперед:
— Что случилось?
Я сказала на этот раз более решительно:
— Я не люблю тебя. Я не могу больше видеть тебя.
Он засмеялся:
— Продолжай, девочка.
— Это правда.
Внезапно он начал говорить очень быстро и страстно:
— Ну, давай, давай. А та ночь — вспомни время, которое было у нас? Ох, черт побери, ты помнишь. Это то, что девушка никогда не забывает, ты понимаешь это. Это факт. И, послушай, такое не происходит в любой день недели, черт возьми, нет. Ты должен быть влюблен в кого-то, у тебя должно быть настоящее к нем чувство; вот в чем суть, Кэрол. Ты должен думать — хочу, чтобы она была счастлива, а не я, я хочу, чтобы она была счастлива. Вот чувство, которое я испытываю к тебе!
Я закричала:
— Замолчи Н. Б.! Пожалуйста, замолчи!
Он не остановился.
— Послушай, любимая, послушай теперь, я всерьез умираю. Откажись от этой сумасшедшей идеи стать стюардессой, откажись. Это опасно-Иисус, ты не понимаешь это? Это опасно! Я буду сходить с ума, думая о тебе — летающей каждый день, летающей, летающей, разносящей рубленое мясо, раскладывающей вшивые бифштексы, готовящей вшивый хайбол. Откажись! Я не говорил тебе? Я одену тебя, как королеву, ты будешь иметь все, что имеет королева, потому что ты и есть королева. Ты можешь иметь свою собственную квартиру, ты можешь иметь собаку и горничную, и автомашину, все, что ты пожелаешь. Милочка, мы одна команда, мы так подходим друг к другу, мы сходим с ума друг от друга…
Я сказала:
— Н. Б., я люблю другого человека.
Казалось, весь воздух вышел из его легких. Он. откинулся назад, его рот раскрылся, он слегка задыхался. Потом он спросил:
— Это правда? .
— Да.
Он сидел, уставившись на меня.
Я положила свою сумочку на стол и вынула пачку сигарет в двести двадцать сотен долларов:
— Я хочу вернуть их тебе, Н. Б. Ты выиграл их. А не я. Они твои. — Я положила их рядом с белой бархатной коробочкой.
Он тихо проговорил:
— И это действительно правда, а? Это действительно правда? Ты любишь какого-то другого парня?
Он сказал;
— Ты болтунья. Ты даже не знаешь, что такое любовь… Ты проклятая глупая маленькая болтунья.
— Н. Б.
Он встал. Я ожидала в любой момент почувствовать тяжесть его руки: Его лицо было непроницаемым. Он не говорил. Он не мог говорить. Он поднял свою водку с мартини и выпил ее одним глотком. Затем он вынул свой бумажник, вытащил из него пятидолларовую бумажку и положил ее под свой опорожненный стакан. Затем он потянулся за белой бархатной коробкой и большой пачкой банкнотов и запихнул их пренебрежительно в мою сумочку.
— Привет семье, беби, — бросил он и ушел.
Я возвратилась к упаковочным делам с чувством, будто меня побили. Я присела рядом с моим наполовину пустым чемоданом в мучительно пустой комнате и подумала: «Ладно, во всяком случае, все закончилось». Все закончено с Роем Дьюером, все закончено с Натом, Н. Б., Брангуином. Что говорили древние? Все приходит парами. Разумеется, это происходит на практике. За короткий промежуток в четыре недели (на пару дней меньше, если быть точной) появились не только две подруги, которые пришли и вошли в мою жизнь, и два друга мужского рода, но я также получила:
Двое золотых ручных часов «Омега».
Две тысячи две сотни долларов.
Две кисточки.
И, если все будет протекать по форме, возникли, возможно, два весьма сообразительных маленьких эмбриона внутри меня.
Какая-то добыча. Любая девушка могла бы гордиться. Я не плакала, потому что я была слишком, слишком старой, чтобы плакать. Я просто ждала, когда Джурди вернется домой.
12
Джурди все упаковала этой ночью, не моргнув глазом. Она была более мрачная, чем обычно, и совершенно неразговорчивая, и это меня очень обеспокоило. Наконец я спросила ее, не случилось ли чего плохого, и она едва не набросилась на меня.
— Плохого? Почему, черт побери, должно произойти что-то плохое? — Почти через десять минут она сердито добавила: — Мы смотрели квартиру.
— Ну да! Где?
— Поблизости от Семьдесят девятой стрит.
— Думаешь, может выйти?
— Может быть. Ты должна ее тоже поглядеть.
— Сколько комнат? Симпатичная ли меблировка? Сколько платить?
Она повернулась ко мне в ярости и закричала:
— Закроешь ли ты рот, а? Все эти чертовы вопросы. Я сказала тебе, ты сама должна посмотреть это место. У нас встреча в девять тридцать завтра утром, с агентом по аренде. Вот и все.
— Джурди, вы с Люком поссорились? — спросила я.
— Если это и произошло, ну так что?
Она не подождала моего ответа. Она ушла в свою комнату и захлопнула дверь.
Все утро она была сердитой. И это было странно, потому что она выглядела прелестнее, чем когда-либо. Уголки ее рта были опущены вниз, и, однако, ее глаза сияли; и я не могла подобрать ключа к тому, что происходило у нее в голове. После завтрака она сказала кисло:
— Эй, Кэрол. Хочешь поехать на машине смотреть квартиру?
— На какой машине?
— Господи, что за черт вселился в тебя? Почему ты ведешь себя как тупица? На машине, которую дал мне Люк.
Затем, прежде чем мы вышли, я сказала:
— Я возьму с собой деньги. Ведь если квартира нам подойдет, мы сможем оставить задаток. Она снова вспыхнула:
— Что с тобой сегодня происходит? Тебе не надо брать деньги. У меня есть деньги.
Боже, она была невыносима. И я не могла сказать ей, что она невыносима, я не могла спорить с ней, потому что знала, что она лишь еще больше разозлится. Это был определенный сигнал, что ее следует оставить в покое. Не трогай меня. Отстань. Никаких коммивояжеров. Берегитесь собаки. Это лишь подтвердило мое убеждение в том, что совсем не существует такого явления, как разумная женщина. Всех женщин следует держать под замком.
Она указывала мне направление, наблюдая уголком глаза за всем, что я делала; и когда мы замедлили ход, чтобы сделать поворот на Индиен-крик, она поинтересовалась:
— Трудно управлять этой машиной?
— Для меня это новая, Джурди, так что я еду медленно. Тебе следует обращаться с ней заботливо первые несколько тысяч миль. Именно тогда в ней могут произойти поломки.
Она сказала:
— Я спросила тебя, трудно ли управлять машиной?
— Конечно, нет. Это легко.
— Ты думаешь, я смогу научиться этому?
— Конечно. Если я могу, сможешь и ты.
— Гм.
Мы скользили вдоль Индиен-крик, и затем она резко сказала:
— Поверни здесь.
Я въехала на квадратный внутренний двор.
' — Это здесь? — спросила я.
— Да.
— Ну, мой Бог, Джурди, это выглядит прекрасно.
Это был двухэтажный особняк, три стороны которого выходили на квадратный двор. Он был построен в лучших испанских традициях, с белыми стенами, с круглыми арками и железными решетками. Крыша, сбегавшая с трех сторон, была из красной черепицы. Повсюду росли бубенвиллия, гибискусы, жасмин и вьющиеся растения; и в утреннем солнечном сиянии, подернутый легкими тенями, дом был полон очарования.