— Она прошла испытание.
— Невозможно, — шепнула Чонса, вскидываясь на руках, — В ней не было…
— Было. И есть. Вы увидитесь завтра, — старый викарий тяжело вздохнул, опуская дрожащие руки меж разведенных коленей. С его робы накапало. — Ты же знаешь, это я разыскал тебя в лесу?
Чонса знала. Феликс любил эту историю, рассказывал её каждый раз, когда у него была возможность. Раньше Шестипалая думала, что это из-за сентиментальности, но сейчас, глядя на то, как его седая лысеющая голова непроизвольно покачивалась, подумала о том, что, может, он каждый раз делится этим рассказом впервые. Феликс стал похож на старую больную птицу.
— Ты кричала, громко кричала. Был холодный ноябрь, шел снег, но ты была крепкой, и выросла такой красавицей. Я назвал тебя Чонсой, потому что у племени Чернозубых это означало «Волчица». Ты была моим диким ребенком, Волчишкой. Я так тебе рассказывал, да? — он внезапно рассудительно и усмехнулся, кинув на неё взгляд — и из старой курицы-наседки превратился в седого хитрого лиса, — На самом деле это слово заорал наш проводник в лесах, когда ты тяпнула его за палец.
Чонса изумленно хлопнула ресницами и тихо засмеялась. Это было на неё похоже! Феликс тоже захихикал, его кости бряцали от движений плеч и лопаток вверх-вниз, в конце концов он зашелся кашлем.
— Вам бы горячего вина, — взволнованно проговорила она.
— Уложу тебя спать и пойду на кухню. Знаешь, она тоже цапнула меня за руку! Вот, посмотри, — он протянул ей узловатую ладонь, обтянутую желтым пергаментом кожи. На ней были четко различимы красные следы зубов, и Чонса улыбнулась, проведя по ним пальцем. Феликс надул щеки, — Беда, конечно. Второй Чонсы Бринмор не выдержит.
— Назовите её Кэйлин.
На старом брине, древнем языке, что сохранился только в ветхих текстах о святых и чудовищах, это слово означало «котёнок».
— Подходит, — хмыкнул он, — Ложись спать. Я посторожу твой сон. Хочешь, расскажу сказку?
Шестипалая улыбнулась, но удобнее легла на бок и прикрыла глаза.
— Давным-давно не было ночи, только милосердное солнце, дарующее тепло и урожай. Но случилась между братьями битва…
Эту историю она тоже слышала.
— Марвид грозил поглотить весь мир, так неутолим был его голод. Но Малакий знал, что нужно делать. Простер он руки, и осыпались они ключами, и перед ним разверзлись небеса. Там, где раньше сияло только солнце, появилась пелена. Взял Малакий Марвида за шею и откинул за нее, и стала ночь. В небе засияли тысячи тысяч звезд, каждая из которых была замком, в ту ночь запертым на ключ.
Старая легенда действовала лучше мятного отвара и дыма мандрагоры. Глаза у Чонсы слипались, начало фраз расплывалось, терялось в тумане.
Она так и не поняла наутро, услышала ли новую строчку, додумала её, или же она ей приснилась. Даже не сразу вспомнила, только потом, неделей позже, глядя в ночное небо.
— Когда услышишь поворот ключа в замочной скважине — беги, Волчишка.
Глава III. Башня
«Центурии» — это тексты, оставленные шутником, что решил написать страшилки, однако и там есть любопытные строки. Мы можем обратиться к кантине «О капле от моря», где в красках описывается конец света, что случится, когда свет увидит потомок Марвида, «неотличимый от него», и тогда святой Малакий снова ступит на землю, чтобы открыть звезды и отправить дитя Порочного туда, где ему самое место — в небеса, лишенные Света Его.
«Собиратель легенд» преподобного Виктуса
Дарра была скверным местом по многим причинам. Во-первых, здесь добывали известь каторжники. Во-вторых, новая граница с Шором была слишком близко, и пусть между Даррой и Сантацио — предыдущей столицей, что теперь издевательски называлась южанами «Новым Шором» — вздымались горы, шпионы заполонили эти места как крысы чумные кварталы. В-третьих, здесь всё еще было множество суеверий и культов, что угрожали единственно праведной вере Бринмора в Доброго бога и его пророка.
А ещё Брок был отсюда родом. Ужасное совпадение, которое объясняло слишком многое.
Это были земли разбойников и мародеров. И все-таки Чонса радовалась, что стены малефикорума Дормсмута остались позади.
Путь сюда прошел как обычно: долго, муторно, пару дней они потеряли из-за метели, особенно не болтали — мешал зимний ветер и скрипящие зубы. Путники на тракте почти не попадались, даже грабители попрятались по своим логовам, и только ключники ползли сквозь снежные просторы, как собачья упряжка северян, а малефика на савраске трусила за ними. На привалах Чонса привычно насмехалась над Джо, пыталась разговорить Брока, но больше слушала и дремала некрепким и чутким звериным сном, после которого весь день болталась в седле из стороны в сторону, клевая носом.