Зелёные глаза Рут смотрели на него с выражением болезненного ожидания. Она была похожа на испуганного эльфа.
Фурлоу открыл переднюю дверцу и вылез на влажную землю обочины.
— Я не слышал твоей машины, — сказал он.
— Я живу сейчас у Сары. Я прошла пешком. Поэтому так запоздала.
Было видно, что она говорит, с трудом сдерживая слезы, и он подумал о бессмысленности их разговора.
— Рут… черт побери! Я не знаю, что сказать.
Бессознательным движением он бросился к ней и обнял её Он почувствовал, как напряглись её мускулы.
— Не знаю, что сказать.
Она высвободилась из его объятий.
— Тогда… ничего не говори. Все так или иначе уже сказано. — Она подняла глаза и посмотрела ему в лицо. — Ты все ещё носишь свои специальные очки?
— Да черт с ними, с очками. Почему ты не стала говорить со мной по телефону? Мне что, в больнице дали номер Сары? — Он вспомнил её слова: живу у неё. Что это могло означать?
— Отец сказал… — Она закусила нижнюю губу, замотала головой. — Энди, о Энди, он сумасшедший, а они собираются разделаться с ним… — Она посмотрела ему в глаза, её ресницы были мокры от слез. — Энди, я не знаю, что должна сейчас чувствовать по отношению к нему. Я не знаю…
Он снова обнял её. На этот раз сна не сопротивлялась. И тихо заплакала, уткнувшись ему в плечо. Она плакала, дав волю накопившемуся.
— Забери меня отсюда! — прошептала она.
“Что она говорит? — спросил Фурлоу. — Она уже давно не Рут Мёрфи. Она — миссис Невилл Хадсон”. Ему захотелось оттолкнуть её, начать задавать ей вопросы. Но ведь он — на службе. Как психиатр, он не мог поступить подобным образом. С вопросами можно подождать. Она жена другого. Черт! Черт! Что происходит? Сражение. Он вспомнил об их ссоре в ту ночь, когда он сказал ей о стипендии, которую ему обещали за научную работу при университете. Она не хотела, чтобы он согласился, не хотела разлучаться с ним на год. В её понимании Денвер был так далеко.
“Но ведь это только на год”. — Сейчас он слышал свой собственный голос, произносящий эти слова. — “Тебя гораздо больше беспокоит твоя чёртова карьера, чем я!” — Её волосы взъерошились от ярости.
Они расстались на этой сердитой ноте. Его письма уходили в пустоту — ответа не было. Её “не было дома”, когда он звонил по телефону. И он понял, что его тоже можно вывести из себя. Но что же произошло на самом деле?
Она снова произнесла:
— Не знаю, как теперь относиться к нему?
— Что я могу сделать для тебя? — Больше он ничего не мог сказать.
Она отстранилась от него.
— Энтони Бонделли, адвокат. Мы наняли его… Он хочет поговорить с тобой. Я… я сказала ему о твоём заключении об… отце — о времени, когда произошёл его психический срыв.
Её лицо сморщилось.
— О, Энди, зачем ты уехал. Ты был нужен мне. Был нужен нам.
— Рут… твой отец не принял бы от меня никакой помощи.
— Я знаю… он ненавидел тебя… из-за того… что ты сказал. Но он нуждался в тебе.
— Никто не слушает меня, Рут. Он сейчас слишком важный человек для…
— Бонделли считает, что ты можешь помочь с оправданием. Он просил меня встретиться с тобой, чтобы… — Она пожала плечами, достала из кармана носовой платок, вытерла щеки.
“Вот оно что, — подумал Фурлоу. — Она ищет подходы ко мне, пытается купить мою помощь.”
Он отвернулся, чтобы скрыть гнев и боль. Он точно ослеп, потом начал различать предметы (довольно медленно, как ему показалось), и его взгляд задержался на каком-то неуловимом, темноватом движении над кроной деревьев небольшой рощицы. Как будто рой мошкары, но вроде бы и нет. Очки. Где его очки? В машине! Мошки поднялись вверх и растаяли в небе. Их исчезновение сопровождалось странным ощущением, как будто кто-то дёрнул струну внутри него.
— Так ты поможешь? — спросила Рут.
“Было ли это то же самое, что я видел тогда у окна Мёрфи? — спросил себя Фурлоу. — Что это такое?”
Рут приблизилась на шаг, напряжённо вглядываясь в его профиль:
— Бонделли думает, что из-за наших отношений ты станешь колебаться.
“Проклятый, умоляющий тон её голоса!”. Его мозг, наконец, уловил смысл вопроса.
— Хорошо, я сделаю всё, что могу — ответил он.
— Этот человек в тюрьме, он только внешняя оболочка, — сказала она. Её голос был тихим, бесцветным.
Он взглянул на неё, отмечая, как черты её лица застывают по мере того, как она говорит.
— Он не мой отец. Он только похож на моего отца. Мой отец умер. Он уже давно умер. Мы просто не понимали этого… Вот и все.
“Господи! Какая она жалкая!”
— Я сделаю всё, что могу, — произнёс он, — но…
— Я знаю, что надежды не так уж много, — сказала она. — Я знаю, что они чувствуют — люди. Мою мать убил тот человек.
— Люди должны понять, что он не в своём уме, — заметил Фурлоу, помимо своей воли сбиваясь на наставительный тон. — Они замечают это по тому, как он говорит, по его поступкам. Сумасшествие, к сожалению, передаётся окружающим. Оно порождает ответную реакцию. Сумасшедший является для общества раздражителем, который оно хочет устранить. Он заставляет людей задавать себе вопросы, на которые они не могут ответить.
— Нам не нужно сейчас говорить о нем, — сказала она. — Не здесь. — И посмотрела на рощицу. — Но я Должна поговорить о нем. Или я сойду с ума.
— Это вполне понятно, — произнёс он успокаивающим тоном. — В ответ на то беспокойство, которое он причинил обществу, общество отвечает… Проклятие! Слова иногда так глупы!