Потому что есть совсем прямая дорога в небо и вверх устремленных высоких ветвей, и сбегов крыш. Где ветви, как птицы, как мечи, кресты и предзнаменования.
* * *Этим днем было молочно-нежно, тихо и волгло. Он уже и раньше замечал, что у юных сосен стволы — струны. Ветви — вознесены.
Молодой бор стоит, как тихий стройный огонь.
Звезда, звезда моя, или нет, иначе. — Ах ты, тихая лань моя… Так он назвал не девушку, а жизнь свою: потому что она была очень кроткая. Он не любил еще.
В высотах не было ветра… Он долго, долго стоял… Он не обещал перед струнами ничего… Но за него перед ними было произнесено… и он не слышал, но почувствовал.
Не сказал ни слова. Вздохнул, не знал, о чем вздохнул. Он тихонько возвращался, заплетая ногу за ногу… Опоздал к ужину. Его выбранили… Он резал потихоньку перочинным ножиком стол. Думал… Рассматривал свой средний палец… Думал…
Так его обещали жизни.
Мечта
Нежней облака будет моя любовь, когда я полюблю,
но я не полюбил еще,
Нежней улыбки облака будет моя любовь, но погодите,
я не любил еще.
Прозрачнее озера будет моя любовь,
но я не любил еще.
Или уже можно? Или уже пора? — Или уже пора, — чтобы над озерным тростником встал туман розовый и уже не рассеялся. Еще раз журавлиной дальнозоркостью я погляжу от косы до косы, наметив в ясности утра самую четкую веточку сосны.
* * * Ты моя радость. Ты моя вершинка на берегу озера. Моя струна. Мой вечер. Мой небосклон. Моя чистая веточка в побледневшем небе. Мой высокий-высокий небосклон вечера. * * * Буревестник, шалун, стремитель — Ждет тебя буйный лес! Вознеслись его короны гордые до облаков, Это братья разбушуются! Не расслышишь голоса твоей печали, Когда бешено запоют В мутном небе махая ветви. Вот так братья! В небо они подняли лапы, Бурно ерошат хвои. Буревестник, нежный мечтатель, Ты ловишь звезды В пролетах ели, В невода твоей нежной, красивой глупости Собираешь рубины брусники И поднизи клюквы на ковры взором, Ловишь глазами и отпускаешь опять в небо, Немного расставив пальцы, Пропускаешь в них пряди Горячего света.Июнь
Вечер. Длинные, тонкие, чуть-чуть грустные полосы на небосклоне.
«Видите, надо иногда пройти босиком по крапиве». Сказал и смолк, и сам подумал: «Ну, что ж, значит, надо». Думал и покусывал пальцы. Жалел, что сказал.
Это был очень застенчивый чудак. Отойдя в сторону, над ним уже насмешливо смеялись.
В небосклоне над плоским песком дюны завинчивала чайка ржавую гайку. Сосны Калевалы побережья, взмахнув, отъехали. Не было плеска. И у берега лежал вечерний, переполненный безмолвием светлый глаз.
Мечтательная страна, северная сторона, безбрежный взор великий и великодушный.В небе была удивительно светлая полоса. Он этого хотел так, и ему действительно приходилось за это ходить босиком по крапиве… Потому она его и оставила.
Ей казалось стыдно и смешно, когда обожженная босая нога неловко невольно вздрагивала. А он был простодушный, он смело лез через крапиву, босиком. Но иногда у него от боли смешно дергалась при этом нога. Этого-то ему и не простили.
Бедная красивая барышня — она не умела летать!..
Июнь — вечер
Вечер
Эта боль, когда сердце любовью разрывается в пространство — к дереву, вечеру, небу и кусту. И любит потому, что не любить, что не любить оно не может.
· · · · · · · · · ·
* * *Что мы знаем о красоте? Вот мы считаем горбатых некрасивыми, а в своей грубости мы просто проворонили их красивый час. И не дождавшись тепла, их красота ушла.