Александр Блок, получив от Гуро Осенний сон называл книгу «Красивой» и обещал «читать ее внимательно» (письмо А. Блока Е. Гуро от 26 янв. 1912 г.; см. Л. Усенко, указ. соч., с. 43).
Велимир Хлебников принадлежал к числу тех немногих, для кого предназначалась и кому посвящалась книга, — «кто понимает и кто не гонит». «В „Осеннем сне“ слышится что-то очень знакомое, — писал он в письме Елене Гуро в январе 1913 года, — многочисленные верблюжата, долговязые чудаки, дон-Кишот, Тамара, ассирийские мудрецы, все это напоминает Лицейский переулок и желтое окошко.
В „Кузнечиках“ звучит легкая насмешка над другой мелькнувшей жизнью, но тут же дается ключ к пониманию ее и прощение ошибок и упрямства.
В скрипичной вещи М<ихаила> В<асильевича> вводится „живее“ вместо? (fortissime?). Заслуга и угол начала.
Рассеяны намеки на прошлое, и его волны льются со страниц книги, а в словаре оборотов и слов есть „они думают верное рыцарское слово“(слово самураев), а это очень важно по соображениям некоторым. Рисунок юноши-призрака, тонкого, как хлыст, украшает книгу <…> она дорога тем людям, кто увидит в ней водополье жизни, залившей словесность и прочтет знаки дорогого» (Хлебников В. Неизданные произведения. М., 1940. С. 364).
А. Закржевский писал: «…В своей драме „Осенний сон“ Гуро воссоздала бледный очерк чародея русской тайны — князя Мышкина, сколько любви и женственной глубины вложено ею в этот образ!.. Только один Вячеслав Иванов в заметке, полной удивительного понимания тайны Гуро, отметил ее книжку, эта заметка <…> является ключом доверия к дверям творчества преждевременно угасшей поэтессы» (Рыцари безумия. Футуристы. Киев, 1914. С. 138).
В одном из своих дневников 1912 года Елена Гуро оставила запись, дающую возможность оценить, как тонко Иванов и Хлебников — независимо друг от друга — почувствовали главную особенность книги: «В „Осеннем сне“ говорится не о том, что написано, а о некой необъятной лучезарной сути, заложенной под словами и кусками фабулы» (Цит. по: Гуро 1997. С. 70).
Небесные верблюжата
Сборник стихов, прозы и рисунков Гуро. СПб., 1914. Елена Гуро не успела полностью подготовить рукопись к печати. Окончательный подбор текстов осуществили Матюшин и сестра Гуро, Екатерина. Обложка сборника — по рисунку семилетней дочери Екатерины Гуро (Низен), Марианны Эрлих. Часть текстов и иллюстраций к ним печатались в сборнике «Садок судей И» (СПб., 1913).
Здесь Гуро — уже не на драматургическом материале, а в «симфонической» книге лирических миниатюр в стихах и прозе — решала практически ту же творческую задачу, что и в Осеннем сне: «Говорить слова, как бы не совпадающие со смыслом, но вызывающие определенные образы, о которых не говорится вовсе» (Цит. по: Гуро 1993, С. 32).
Небесные верблюжата — в отличие от прижизненных сборников Гуро — сразу обратили на себя внимание критиков и известных писателей. В. Маяковский, по свидетельству М. Горького, «весьма хвалил» эту книгу. В. Брюсов в статье «Год русской поэзии» отмечал «действительно художественные и проникнутые чувством страницы» Небесных верблюжат. Но все рецензии (В целом, положительные) носили отвлеченный характер, грешили поверхностностью, в то время как о художественных достоинствах и особенностях книги не говорилось вовсе или упоминалось вскользь. Вот что писал, например, в рецензии на Небесных верблюжат В. Ходасевич: «Русские футуристы считали покойную Е. Гуро „своей“. Может быть, и она сама, принимая участие в разных „Садках судей“, думала, что близка к ним. На самом деле это было не так. Легкая и радостная, всего больше любившая ветер, свободу, море, порой умевшая чувствовать тихие ласки повседневности, она душой была бесконечно далека от унылого и духовно немощного российского футуризма, этого детища скуки, безверия и повального эстетизма. „О, полной чашей богато ты, сердце, во все поверившее!“ — восклицает Гуро и хотя бы одной этой фразой раз навсегда отделяет себя от тех, с кем сближал ее разве только литературный возраст да общая непризнанность. В самых приемах ее письма очень уж много влияния симфоний Андрея Белого и некоторых стихов Блока, чтобы можно было говорить об исключительной новизне ее творчества. В ее прозаических и стихотворных набросках, незаконченных, неуклюжих, как излюбленные ею верблюжата, — чувствуется душа, пожалуй, слегка надломленная, но живая, порой даже слишком, даже болезненно впечатлительная. Ее дарование несомненно, но оно до такой степени не успело оформиться, что даже трудно судить об его размерах, о том, что вышло бы из Гуро, если бы ранняя смерть ее не постигла. Несомненно одно: с футуристами она разошлась бы скоро: для них она была слишком настоящая» (Русские ведомости, 1915, 14 янв.). А сотрудник Известий товарищества М. О. Вольф вообще утверждал, что книга Небесные верблюжата «смешна и ненужна», хотя и соглашался, что в ней «есть несколько вещиц, которые остаются в памяти» (1915, № 6. С. 98.).