— Вы говорите воистину ужасные вещи: выходит, война — главный признак человечества!
— Прежде я совсем не задумывался об этом и еще меньше говорил. Все случая не было. Зрячие говорят с нами все больше сокрушаясь, а тогда только и остается, что сокрушаться заодно с ними. К тому же большинство из нас не очень-то и раздумывает, постоянно ощущая свою убогость, и заботится лишь о самом насущном.
— Да и зрячие по большей части заняты тем же самым.
— Наверное. По крайней мере, так кажется нам, слепым. А если они и думают о другом, то о совсем далеком: о душе, о загробной жизни… Нам об этом тоже говорят немало, да еще и с особым упором. Понятно, опять из жалости, для нашего же утешения. Сейчас вы, дескать, не видите, а когда-нибудь потом — в лучшем, светлом мире — обязательно прозреете. А нам это еще трудней понять. Если уж не видишь сейчас, то как можно увидеть то, чего не видел ни один зрячий? Рукой не пощупаешь, ухом не услышишь. Это и для слепого от рождения то, что зрячие называют слепотой. — Однако перейдем на ту сторону улицы. Там солнышко. Так приятно почувствовать его после этой страшной зимы. Видно, оно снова подошло совсем близко, коли так греет!
— Отлично, вот и перешли. Но я хочу вернуться к вашей мысли: слепота как нормальное явление и общество слепых… Это интересная мысль. Грустная, скажут зрячие, но все же интересная.
— Понимаете, я не знаю, кто вы и чем занимаетесь. Но хочу спросить: вы литературу читаете?
— И ее немного. А что?
— Мне как раз вспомнилось, что об этом уже писали. Своих-то книг для слепых у нас не так много, только те, что крайне необходимы. Но однажды кто-то из знакомых прочел мне рассказ о зрячем, попавшем в страну слепых. Его написал какой-то англичанин или американец. Так вот, в той стране жили одни слепые. Они ничего не знали о зрении и устроили жизнь по своему разумению. У них была своя деревня, они держали скот, пахали землю — одним словом, жили вполне организованной общественной жизнью.
— Я тоже читал этот рассказ{42}.
— Так вот, я решил, что он написан только для нас, слепых, в утешение, опять-таки просто из жалости. Ну, как вы помните, тот зрячий был вначале спесив и настроен воинственно. «В стране слепых и одноглазый король!» — кричал он. Что же тогда говорить о полноценном зрячем! А помните, что с ним было дальше. Бедняга не сумел стать даже самым простым членом общества слепых, не то что правителем. Во всем он оказался беспомощным, и пришлось ему по-своему как бы ощупывать вещи и обстоятельства, хоть он и видел их. А почему? Да потому что нормальным было общество слепых, один он оказался исключением, убогим, по мнению слепых. Так вот, этой мыслью мы, слепые, и правда утешаемся.
— Да еще и зрячим наука: в обществе, скроенном по другой мерке, отдельной личности не слишком-то многое удается.
— Действительно, та самая мысль. И если нет такой страны слепых, то что-нибудь подобное есть где-нибудь в животном мире. Я слышал о подземных озерах, в которых водятся абсолютно слепые рыбы, к тому же далеко не все глубоководные морские обитатели обладают зрением. Но и без того они размножаются и поддерживают свою жизнь. Среди них есть даже хищники! Они охотятся и истребляют друг друга — точно так же, как человечество с его войнами.
— Значит, все это и правда привилегия не одних только зрячих?
— Думаю, вовсе нет.
— Ну вот, мы и добрались до ратуши. Тут вы хотели к кому-то пойти. Может быть, помочь вам дойти до самого места?
— Нет. Спасибо, что проводили. Теперь мне хотелось бы побыть одному. Общество зрячих действует не самым лучшим образом. Когда идешь с ними, способность ориентироваться слабеет. Потом надо постоять и собраться с духом. Извините меня.
— Тогда всего вам хорошего.
— Вам также.
Так мы и расстались. Я повернул назад и снова вышел к парку. Солнце по-прежнему сияло на синем небосводе, и снег под голыми деревьями слепил. Но у меня было такое ощущение, словно издалека надвигается какая-то темная тень.