И все равно я люблю тебя, человек. Твою красоту и мечту люблю, твое стремленье к свободе. Люблю тебя таким, каков ты есть, со всеми твоими радостями, со всеми твоими страданиями.
Люблю тебя, когда ты, себя обуздав, не взыскал с виноватого. Преклоняюсь перед тобой, когда ты смиряешь себя и раба из оков вызволяешь. До небес возвеличу тебя, однажды начавшего не разрушать, но строить.
— Люблю человека! — сказал Лембиту.
КОНЦЕРТ{55}
Были лица, движенье и краски. Потом пропало все, кроме звуков. Но постепенно пропали и они. Наступило словно бы минутное забытье, пустота, переход из одного мира в другой. А потом снова начали определяться движенье и краски. Подобно тому, как мертвая кинопленка снова пробуждает жизнь и ликование. И уже не чувствуешь ни времени, ни места. Есть лишь колдовское видение.
Чу!
Словно шаги моряка по причалу и лязг якорной цепи. Хлюпает, плещет, бурлит вода. Снова лязг цепей, и все заскользило куда-то.
Прощайте, прощайте! Летучий экипаж отправляется в путь. А свидимся снова — мы уже будем иными!
Паруса жадно хватают воздух, и мачты гнутся под их тяжестью. Вокруг мелькание чаек и соленая метель. Берега раздаются, точно полы материка. И ветер свищет силой всех своих смычков.
Открытое море! Парусник парит в сине-зеленом облаке. Все стремительней, все невесомей! Вот уже не связан он ни с чем земным. Вокруг еще реет клочьями пена, как грозди облаков. А потом — даль бескрайняя.
Дует ветер восточный и свищет западный, юлит ветер южный и сердится северный. Внизу вращается зеленовато-синий глобус.
Вот он уже вдали, в дальней дали. В такой дали, что граничит с небытием. Только дирижерская палочка еще удерживает его. Но и она теряет свои очертания, становится веткой, колеблемой ветром. Мечется из стороны в сторону, выгоняет почки и листья и расцветает. И нет больше ничего реального.
Беги, беги, моя мысль! Лети, мое чувство! Расправляй крылья, взвивайся выше, отрывайся от всего!
Распахнись, поэзия, светлым озером в северной летней ночи! Раскинься над ним, небо золотое! Разгорайтесь отблески, отсветы, отголоски света!
Быть братом радуги, быть из племени денницы! Легким, легким! Все прочее — ничто!
Миг остановки в вышине. Чувство полного совершенства, первозданное блаженство. Мерцает эфир, пульсирует бескрайняя даль. Ни тебе подъема, ни паденья!
Но вот из глубин вновь словно высвечивается воспоминанье о земном. И разражается катастрофой в оркестре вселенной.
Сквозь туман сквозит красный диск умирающей планеты. Внизу стелется серое болото, утыканное карликовыми соснами. Над ним безысходным пламенем вспыхнул закат и погас. Черная туча кроет небо, начинает накрапывать черный от копоти дождь.
Светлый день сменяет непроглядная ночь. И в мрачный сон, в мрачный сон несет она меня!
И нет больше воли, нет крыльев, и даже дали. Только вечная маета, вечная смерть и бессмертие. Быть одним-единственным быть-или-не-быть. Расшатывать только прутья клетки и в бессильи стонать. Прометей, которому никогда не быть свободным.
Какая боль, какая горькая печаль!
О вершина мечтаний моих, высшая ступень грез моих — где пропала, где растаяла? Куда уходит все из-под рук моих, куда пропадает, куда сам я падаю?
О иллюзия! О греза! О греза грез!
И только шаги тюремщика по металлу перехода. Они удаляются и приближаются. Нет, послушай! Это бьет колокол сумасшествия, колокол помешательства — бьет, беснуется колокол безумья!
Как близко тьма!
Еще шаг — и настанет великая тьма!
Тьма — мой дом — мой единственный дом!
На мгновение все замирает, и легкими шагами пробегает тишина.
Потом вдруг взрыв энергии: нет, все-таки не то! Не то!
Напрягись снова! Оживи волю! Отряхни с себя напрасные мечтания!
Гляди, на небосводе расцветает вишневая полоса. И вот огонь извергается в бескрайнюю даль, и волны внизу розовеют. Все ближе, ближе! Сине-зеленое море опять рядом, и свежий ветер надувает паруса. И по глади морской разносится радостный призыв фанфар — словно прибыла экспедиция.
Корабль причаливает под громыханье стульев. И усталый человек за пультом трясет встрепанной головой.
МУКИ ФОРМЫ{56}
Никогда тебе не удается передать словами свое переживание и истину, в нем почерпнутую, — отчего это?