В ту минуту, когда отец подхватил вилами особенно большую охапку сена, из нее вдруг выпало что-то длинное и темное и скользнуло вниз — прямо к босым ногам детей. Мама, смотревшая вниз, стала белее мела и, не дыша, вскрикнула:
— Змея!
Все, что произошло дальше, случилось в один миг. Сено упало с вил обратно на воз, а сам отец изогнулся в том направлении, куда смотрела мать. Он увидел, как, извиваясь, огромная гадюка поднимает голову, чтобы ужалить в ногу оцепеневшую от страха Марет. И в тот же миг еж вонзил зубы в змеиный хвост. Змея, выгнувшись, отпрянула, чтобы поразить неожиданного противника. Но не тут-то было. У ежа вдруг исчезли и голова, и лапы, остался один колючий клубок с торчащими во все стороны длинными иглами. И он ринулся на врага. Тот метался, извивался и хотел ужалить, но неизменно натыкался своим жалом на лес копий. И силы змеи стали заметно убывать.
Секунду спустя отец с матерью были внизу. Отец хватил змею вилами, хотя особой надобности уже и не было, к тому же руки у него дрожали. Мама прижимала к себе плачущую Марет и плакала сама. Потом она оторвалась от детей, подошла к ежу и растроганно сказала:
— Ты, зверек, спас моего ребенка.
Но еж, видно, еще не остыл от горячки боя. Он продолжал рвать змею и злобно пыхтел. Как будто все происшествие было его собственным делом. И он знать не хотел ни о каком спасении и благодарности…
С того дня отношение к ежу окончательно изменилось. Все поняли, что он малый не промах. Кто еще сумел бы такое сделать. Моби и Тийтс, к примеру, рядом с ним казались жалкими трусишками.
Но сам ежик вел себя так, будто ничего не случилось. Этот чудак, как и прежде, топотал, ворчал и фыркал. Едва ли он замечал благодарное восхищение людей.
А время шло. Уже дни становились короче, ночи длиннее. Зелень листвы вначале подернулась лиловым, потом начала желтеть. А ночью и ранним утром повсюду лежал холодный туман. Куста со стадом тонул в этом тумане. И оттуда слышно было, как он погоняет и поругивает животных. Все стали как-то старше и серьезней. И дети уже совсем не рвались во двор.
Но вот однажды, когда было сухо и выглянуло солнышко, все ушли за дома, на картофельное поле. Даже дети, играя, помогали взрослым. Да и Куста передвигался со своим стадом тут же, неподалеку, с краю луга. И в этой бодрящей прохладе согревал уже один вид струйки дыма над замшелой крышей старого хутора.
Это в риге горел огонь в очаге, и хлеб сушился на пряслах. В доме был один еж. Топоча, он двигался по земляному полу, весь в делах. Ему было спокойно и одновременно хлопотно. Еж поднял голову и осмотрелся. Что за чудеса — в избе становится так тепло и дымно, прямо глаза ест?! Не понравилась ежу эта теплота, дым и какой-то новый запах. Хотя во всем этом была и своя приятность. Чем теплее становилось, тем больше всякой живности сеялось сверху, из облака дыма. Временами они сыпали дождем: букашки всякие, червячки, паучки. Мелкие, вялые, на вкус, правда, слегка отдают копченостями, но чтобы перекусить, лучшего и желать не надо. И еж охотился в полумраке, удивляясь, но не слишком углубляясь в свое удивление.
Однако его то и дело сильно раздражала одна вещь: огонь в очаге. Он то вскидывался языком пламени, то покрывался слоем белесых хлопьев и попыхивал из-под них багровыми огоньками. И это ежу совсем не нравилось. Мимо каменки он проходил с неизменным шамканьем и недовольным фырканьем. А тут случилось нечто и вовсе неожиданное. Сверху, из дыма, послышался неясный шелест, и оттуда вдруг свалилась большая охапка сохнущих колосьев. Часть их ссыпалась на зольник, а некоторые доставали прямо до топки. Загорались стебли словно нехотя. Поначалу огонек побежал по одной-единственной былинке, та задымилась, вся посветлела, завилась, словно огненная змейка, и потухла. Но от нее затеплилась другая, уже подальше, от той — сразу несколько штук. А на полу полно было нападавшей трухи, и у стен всякой утвари…
Еж оторопело смотрел-смотрел на все это, а потом пришел в негодование. Нет, огонь ему был совсем не по нраву! В нем словно пробудилась какая-то вековечная вражда, связывавшая его, ежиный, род с огнем. И снова на него нашла воинственность.
Он стремительно сновал по полосе, граничившей с горящими стеблями и мусором. Стебельки, что оказывались на этой полосе, он оттаскивал в сторону, так чтобы оставалось пустое пространство. А потом, ослепленный гневом, начал фыркать и плевать на горящие колосья, как это было в схватке с гадюкой…
И тут отец распахнул низкую дверь риги. Он на время оставил картошку и пришел взглянуть, что делается в риге. Увидел разъяренного ежа, ожесточенно действующего на линии огня. И сразу же понял, в чем дело. Вдобавок он и раньше слышал о ненависти ежей к огню. И он поспешил на помощь.