Полла насмерть перепугалась и понеслась без оглядки, позабыв про зайца и про все на свете. А волк, лязгая зубами, мчался за ней серым комом по пепельному снегу.
Оба бежали молча, в обоих говорил только голос крови и родовая ненависть. Они проваливались глубже, глубже, так что снег накрывал их с головой.
Все ближе волк, но ближе и родной хутор. Сердце собаки разрывалось от страха. Там, люди, ее не дадут в обиду!
Она побежала к воротам, но ту дыру, через которую она вылезла, замело снегом. Жалобно скуля, она в отчаянии заметалась.
Сугроб все выше, волк все ближе. Полла в отчаянии прыгнула с гребня сугроба и — воющим клубком скатилась под дверь дома.
Там она оглянулась. В углу забора чернел обнесенный сугробом квадрат колодца. Волка больше не было видно, но из колодца доносился плеск воды.
Полла с воем заскреблась в дверь. Наконец вышел заспанный хозяин, старый Андрес Саарик, зевнул, почесал в затылке и впустил собаку в ригу.
Она лежала на соломе и видела кошмарные сны. Повсюду полно было зайцев, они прыгали и скакали, мягкие, как подушки. Вдруг все они превратились в волков и, лязгая зубами, бросились за ней.
Хозяин услыхал, как повизгивает собака, перевернулся на другой бок и вздохнул: «Ох и погодка — ни конца ни краю этому снегу!»
Наконец оба забылись глубоким сном: Полла на своей подстилке, хозяин — под боком у жены. А вот третьему, бившемуся в холодном колодце, было совсем не до сна.
Саарику хутор людный. И народ все больше богобоязненный, правоверный. Не считая разве бобылева сына Атса — тот еще говорить не умел, а уже копну хозяйского сена спалил.
Всему голова и заступник, конечно, сам старый Андрес, широкоплечий мужик пятидесяти лет, с лицом степенным и скорбным.
За ним шла хозяйка, толстая и румяная, добрая и сердечная Реэт. Обреталась тут и мать хозяина, землистого цвета старушонка, ветхая, словно старые скрипучие часы.
Младшее поколение — хозяйский сын Йоозеп да две дочки, Леэна и Лаура со своим двухлетним сынишкой.
В баньке гнездились бобыль Мадис, его бойкая на язык жена Ану и двое их сыновей. Мальчишки были лопоухие, с рыжими торчащими вихрами.
Забот с такой оравой у старого Андреса было предостаточно. Тем более, что не терпел он всяких новшеств и современных выкрутас. Он и говорил вдумчиво, степенно, взвешивая каждое слово. Потом разберись, к какому прицепятся!
А уж как хозяюшка привечала вдов да калек! Отдавала все, что под руку попадалось: и мясо, и хлеб, и крупу с толокном, — только бы никто детей не сглазил и дочки бы замуж повыходили.
А то вон на Йоозепа глянул кто-то дурным глазом — и пристрастился парень к водке. Да и с Лаурой не все было ладно.
Ох, жесток мир, ох, полон искушений! От них только и поможет слово божье или заговор.
Реэт и Ану всякий раз со слезами на глазах слушали, как старый солдат читал в доме братства{3} библию. Так она западала им в душу.
Да и комнаты хутора Саарику говорили сами за себя. В каждом углу наклеены были листочки со словом божьим и картинками — все ангелочки да агнцы. А к порогу лошадиная подкова прибита, чтобы зло спотыкалось. Весной, когда стадо первый раз выгонять, бабка чертила на двери хлева крестики, колдовала над мохнатыми носками и шерстяными кисточками и, отправляя стадо, бормотала:
После этого ни дурной глаз, ни прочая нечисть какое-то время не решались досаждать саарикускому стаду. Знать, велика была сила заклятия.
Видела же однажды бобылиха Ану, как лукавый на хлев нападал. Поначалу-то смело пошел, а потом вдруг как завернулся в клубок и с воем в лес припустил.
А ее ведь, нечисти всякой, вокруг вон сколько: домовые и лихоманки, кикиморы и трепалки. Но и против них помогало слово божье и всякие разные заговоры.
Так вот и жили эти богопослушные люди.
В третий раз прокричал петух. Это значило, что пора идти к скотине.
Ану, кашляя, накинула овечий тулуп, надела мужнины сапоги. Потом зашла в дом и разбудила Леэну, та в свой черед подняла Йоозепа.
Вечером он сходил в деревню и пропустил по маленькой. Ох, как теперь гудела голова! Ох, уж эта жизнь всеблагая.
Поеживаясь на утреннем морозце, Йоозеп и Леэна взвалили на плечи ушат и двинулись вниз, к колодцу. Было темно, Ану шла впереди; ее тулуп поскрипывал, и снег похрустывал.
Вот они уже и у колодца. Ану собралась было опустить ведро, но тут со дна колодца донесся громкий плеск воды.