Хотя метр фразы Тугласа и кажется более или менее неизменным, все же при ближайшем его рассмотрении открывается такое ритмическое многообразие, что его трудно было бы свести к двум-трем конкретным схемам. Можно только отметить, что фраза Тугласа начинается не с ударного слога, а как бы приглушенно, чтобы, взяв разгон, окрепнуть через несколько стоп. За главным ударением следует цезура, делящая предложение пополам. Порой цезур две, тогда предложение дробится на три части. «Глаза-незабудки принцессы / мигали в такт бликам солнца. Розоватые мочки ушей / сияли улыбкой на горке подушек. Под покровом ковров / заливались смехом / крохотные пальчики» (сб. «Странствие душ»).
Очевидно и еще одно обстоятельство: насколько Туглас небезразличен к ритму фразы, настолько же он внимателен и к словесной инструментовке. Аллитерирующие слова встречаются почти на каждой странице, особенно много их в поэтических миниатюрах — в этих коротеньких прозаических отрывках, очень напоминающих стихотворения.
Приведенные здесь выводы касаются только тех структурных элементов, которые установимы вполне однозначно и могут быть выражены в определенных стилистических и поэтических категориях. Но это далеко не все. Ведь еще остается ирония Тугласа, доходящая до самоиронии в «Феликсе Ормуссоне» и других произведениях, готовность, если надо, преодолеть себя, изобретательность, способность видеть и раскрывать новое, небывалое, остроумие, проявляющееся то здесь то там, вообще культура мысли, которой так недостает нашей литературе, особенно реалистической ее части.
Туглас улучшил наш стиль во всех отношениях — невзирая на то, что сам он ограничен рамками своей сенсорной натуры и не может писать в л ю б о м с т и л е, а только в с в о е м. Но пусть ему из-за пристрастия к живописно-красочным сторонам действительного и воображаемого мира не дано изображать человеческие характеры, образы из реальной жизни, общество, зато он своими разработками формы неумолимо понуждает к стилистическому самоусовершенствованию и самых закоренелых упрямцев, считающих любые другие аспекты искусства во сто крат важнее его выразительности.
1926
Перевод А. Тоотса.
Иоханнес Семпер
ПЕРЕЧИТЫВАЯ ТУГЛАСА
© «Ээсти раамат», 1984
Когда после некоторого перерыва снова погружаешься в творчество Тугласа, оно сулит всяческую отраду. Прежде всего поражает, как мало здесь явно поблекшего. Внутренний накал произведений и умение писателя находить словесные формулы, надежно фиксирующие мысль, наверняка обезоруживают и тех, кто не во всем солидарен с концепциями автора. А как часто встречаются ну совсем вроде бы тривиальные наблюдения, зато насколько метко и точно они изложены! С особым вниманием читаются, конечно, те страницы, которые как будто написаны не по твоему «заказу», а напротив, рождают возражения. Нередко тебе внушаются и вовсе непривычные настроения, такие далекие и неожиданные, что они импонируют уже своей новизной. В довершение всего еще эта фантастика, никогда особенно не волновавшая тебя: она удивляет своей бесцельностью, и все-таки ее метаморфозы навевают мысль — кто знает, а не кроется ли за всем этим нечто такое, о чем не ведает даже сам автор…
Так или иначе, но попав в лабиринт идей Тугласа, ощущаешь на каждом шагу, что все вокруг значительно и интересно, а вверху, над головой — бездонное небо. Здесь нет общих мест, банальностей расхлябанности, ибо автор одинаково требователен как к себе, так и к читателю. И до чего же мало встречается таких страниц, которых писателю пришлось бы впоследствии стыдиться!
Когда снова свыкнешься с этим миром, освоишься со всеми видениями, метаниями, грезами, настроениями, догадками автора, рано или поздно ты задашь себе вопрос: а какова главная побудительная сила, тот исконный внутренний импульс, который понуждает писателя сплавлять все эти обрывки сновидений и реальной действительности, непосредственно пережитого и вычитанного где-то именно таким, а не иным образом? Где искать ключ к пониманию туманных видений и настроений писателя? Правда, все то, что автор счел нужным сказать о процессе и характере своего творчества, ясно изложено им в предисловиях его книг и многочисленных эссе. Только достаточно ли этого? Все ли можно осветить даже яркими лучами авторского самоанализа? И вот уже любознательность подталкивает нас искать какое-нибудь приоткрытое оконце, какую-нибудь случайно не захлопнувшуюся калитку.