Выбрать главу

Эмиграция Тугласа была, таким образом, и бегством от родных пенатов. Сожжению всех мостов сопутствовала неуемная тяга к духовным ценностям, скитаниям, любознательность. Ведь чем меньше соков берут корни из земли, тем алчней впитывают ветви и крона воздух и солнечные лучи.

*

Этот внезапно возникший водораздел наверняка оставил в душе писателя более глубокие следы, чем кажется с первого взгляда.

Начнем с того, что образы Тугласа трудно привязать к какому-нибудь определенному времени, месту или к прошлому автора. Кто такой Феликс Ормуссон? Откуда он родом? Нам известна только его жизнь в течение одного лета. Кто такой Юргенс? Правда, он возвращается в родные места, однако тут вместе со своими галлюцинациями и сам делается призраком. Читая собственный некролог, он начинает принимать свое подлинное существование за чистый сон. Реальность и условность утрачивают здесь свои контуры, как в произведениях Пиранделло. Кого похоронила Марет вместо своего сына? В какой стране происходит действие «Небесных всадников»? В каком календаре значится «день андрогина»? На какой карте — остров великанши?

Обычно Туглас и не прибегает к реалистическому зачину, как Э. По или Э. Т. А. Гофман, чтобы затем незаметно перенести читателя в фантастический мир. Он делает это сразу. Его интересует не почва и корни, а крона. Если в «Золотом обруче» мы поначалу и узнаем тартуские улицы или в «Тени человека» вяндраские леса и реку, то на самом деле эти приметы реального мира весьма несущественны, их не требуется и даже не следует знать, — ибо не они занимают автора.

При подобных предпочтениях неудивительно, что излюбленным местом действия в новеллах Тугласа оказывается  о с т р о в, клочок земли, отрезанный от остального мира. Такая тенденция проступает уже в его ранней новелле «Поселенец». У Яака только и вертятся в голове «мысли о своей пашне», которую он в конце концов и заполучает в глубине лесов. В какой-то мере мечтой является и Божий остров посередине Торглаского болота, где стоит истукан, которому люди тайком ходят поклоняться.

Когда мы читаем произведения природных островитян Мяндметса, Мялка или Ридала, явственно проникнутые местным колоритом, то неизменно ощущаем близость морских просторов и тесную взаимосвязь описываемого со всем миром, а не только остров как таковой. У Тугласа же в «Морской деве», «На краю света», «Мираже», даже в «Боге острова» Артура Вальдеса в центре внимания стоит «оторванное от остального мира небольшое общество», как характеризует его сам автор. Это общество весьма однородно, оно не только изолировано от внешнего мира, но и во многом отличается от него. Ибо оно — символ душевного склада писателя.

*

Анализируя какие-либо явления, в своих научных и критических работах, Туглас великолепно умеет учитывать социальный фон, историческую эпоху и прочие объективные факторы и обстоятельства. На то она и наука, чтобы требовать выявления причин, связей, основ. Поэзия, однако, этого не требует. А тем более фантастика Тугласа.

Нам понятна эта склонность писателя бежать в своем воображении за пределы причинности. Как много уже в «Песочных часах» отчаяния и страданий, которые никак не объясняются читателю и не мотивируются, загадочных в своем возникновении и еще более таинственных в своей преувеличенности. Как трудно предвидеть в новеллах Тугласа развитие фабулы! Вот лейтенант Лоренс выезжает вечером на бал, но нам ни за что не догадаться, каким он вернется утром домой. Или кто сумеет предречь, что станется с нежащимся утром в постели андрогином к вечеру того же дня?

Если еще как-то предсказуемы протяженность и ритм тугласовской фразы, общий характер и окраска видений, если у самого автора, быть может, все продумано наперед, как у Э. По структура его «Ворона», то спонтанные вспышки фантазии, интенсивность и синтезирующую силу внезапных озарений все равно невозможно предвозвестить.

Новеллы Тугласа дают богатую пищу уму. Почитайте его апологию дьявола в «Поэте и идиоте», этот шедевр силлогистики! Чтобы расшифровать «День андрогина», мало вжиться в это произведение, надо знать также персонажей комедии дель арте, атмосферу эпохи рококо, Бердсли и многое другое. Так обстоит дело и с другими новеллами.

Своей эрудицией, силой логики и азартным поиском истоков духовной жизни писатель заманивает читателя на одинокий остров своей фантазии, чтобы там вместе с ним предаться безудержному веселью и безумствам, выпростать из души все то, что в ней накипело, и лишь затем снова вернуться на материк благоразумных мыслей.