Он опять вышел к конуре у крепостного рва. Ставень был открыт, и старуха уже трудилась. Она развела огонь и смешивала кровь с крупой для нового дня.
На прилавке еще лежал сиротливый круг застывшей колбасы, которая на минуту пробудила в Бове воспоминания. Он купил колбаску, но она была невкусной. Безо всякого удовольствия откусил он пару раз и бросил ее.
Так он вновь подошел к мрачной группе домов. Ему помнилось, что они тут жили. И он начал взбираться по лестнице.
На середине лестницы он стал задыхаться и почувствовал, что кошелек давит на сердце. Он остановился и достал кошелек. Открыл его, нашел там три медяка и тупо рассматривал их в неверном свете оконца, не зная, что они не имеют никакой ценности.
Пока он так стоял, монеты выпали из рук. Позванивая, они перескакивали со ступеньки на ступеньку, обгоняя одна другую, и вдруг разом смолкли. Он попытался отыскать их взглядом, но увидел лишь одну и пошел дальше.
В каморке было по-прежнему сумрачно. Бова сразу же лег, вытянувшись во всю длину. При этом рука его коснулась окоченевшего мертвеца.
А-а, это же дохлятина-турок, которого он вечером придушил. Бова повернулся к нему спиной. Сегодня он никого не боялся. Безразлично, все безразлично.
Хотелось ему только спать. Голова отяжелела, словно свинцом налитая. Спать, только спать…
Он закрыл глаза и сразу погрузился в сон. Кошмарный сон:
Из бездонных глубин Бова поднимался по бесконечным ступеням. Сквозь черные пласты земли вились лестницы с прогибающимися перилами и такими узкими ступеньками, по которым можно было ступать только на носках.
Бова спешил в смертельном страхе, ведь за спиной кто-то жутко и одышливо хрипел: «Не бросай меня! Не бросай меня!»
Уже кровоточили пальцы ног и на руках выступили мозоли, а он все подхлестывал себя.
Наконец он выбрался-таки на поверхность. И оказался на большом базаре, под гигантской триумфальной аркой. Стояла ночь, площадь пустовала.
Но оглянувшись, он увидел, как следом за ним на поверхности появилась черная косматая голова, тошнотворно завывая: «Не бросай меня! Не бросай меня!»
В смертельном страхе Бова вскарабкался на гребень арки и вскочил на спину исполинского скакуна. Мощным ударом копыт тот взлетел. Его грива ходила волнами и, точно парус, раскинулась мантия всадника.
Но тут Бова услыхал позади свист ветра. Он оглянулся и увидел, как страшилище несется следом на другом коне, беспрестанно надсаживаясь в своем: «Не бросай меня! Не бросай меня!»
И как Бова ни силился, расстояние между ним и преследователем таяло на глазах. Он вскочил, ему хотелось укрыться в гриве коня, влезть ему в ухо.
Но тут чудище опустило косматую лапу ему на плечо.
Бова заметался из стороны в сторону. Он словно переживал кошмар наяву. Насилу он открыл глаза.
Но и наяву сон продолжался: кто-то сидел у него на груди и сжимал ему горло. Он мог бы сбросить его с себя, но не в силах был даже пошевелиться. Тело точно приросло к полу, и только волосы едва подрагивали на голове. И, не противясь, он чувствовал, как пальцы чужака сжимаются все сильнее, сильнее, пока в глазах не потемнело и не наступил конец.
Чужак сунул руку Бове за пазуху, достал кошель, перебрался через два трупа к свету в окне, и принялся разглядывать медяки, поднося их прямо к своей косматой физиономии.
ПЮХАЯРВ{15}
Потолок комнаты бледнел розовыми разводами, красные квадраты спускались по стенам все ниже, и вот спящая облита золотым сиянием.
Едва лишь первые лучи солнца, пробившись сквозь листву окружающих кровать берез, коснулись лица Ирис, девушка проснулась. Она подняла обнаженные руки и, полузажмурив глаза, смотрела на дрожащий в ладонях свет. Она была сонно-задумчива, отсвет застенчивой радости играл на лице. Что-то она видела во сне, но такое смутное и неопределенное, что уже никак не могла удержать эти хрупкие очертания. Голова ее медленно сползла с подушки, и волосы разметались в дрожащей линии лучей. И вдруг все снова вспомнилось:
Опять новый день, день упоительно-прекрасный. Можно опьянеть от любви! Ничего больше не знаю, ничего больше не хочу. Только жить, дышать, быть счастливой!
Ниточка мысли оборвалась, но в душе она чувствовала лишь безмерное счастье. Одеяло соскользнуло на пол, она приподнялась на краю кровати, осмотрелась. Дремотная истома все еще держала ее в своих объятиях. Глаза скользнули по вялым березовым листьям, а в открытое окно она увидела ясное небо. И взгляд ее заблудился в синем просторе.