Каково же было разочарование Эверлинга, когда Герсий молча покачал головой.
– Какого демона ты творишь? – прошипел Эверлинг.
– Я не могу сражаться против тебя, – ответил Герсий.
Его искренность тогда сразила Эверлинга, он ослабил хватку, до конца не понимая услышанных слов. Внутри поселилось ощущение, будто его окатили ледяной водой. Он открыл рот, сразу закрыл, надавил локтем на шею Герсия и тут же отпустил. Герсий лежал неподвижно. Они смотрели друг другу в глаза: Герсий – спокойно, Эверлинг – разъяренно. И ни один из них не был готов продолжать.
– Не заставляй меня этого делать, – наконец произнес Эверлинг.
Рев толпы сошел на нет, зрители недоумевали, почему бой остановился, толком не начавшись.
– Линг, я не могу, – спокойно повторил Герсий. Для себя он уже все решил и теперь того же самого ждал от Эверлинга. – Прости.
– Нет. – И было непонятно, то ли Эверлинг отказывался сделать то, что нужно, то ли не принимал извинения.
– У тебя нет выбора.
Эверлинг со всей силы ударил в землю рядом с головой Герсия. Он быстро глянул в сторону Ирмтона, понимая, что медлить дальше нельзя и что выбора у него действительно нет.
– Я тебя ненавижу, – сказал Эверлинг и первый раз ударил Герсия по лицу.
Тот бой нельзя было назвать боем – скорее, избиением. Герсий Мидос не предпринял ни одной попытки увернуться или напасть самому. Он позволял Эверлингу наносить один удар за другим без перерыва, пока Эверлинг не остановился сам, не поднялся на ноги и не отошел на несколько шагов.
– Поднимайся!
Герсий привстал. Ему потребовалось намного больше времени, чтобы встать. Передышка длилась недолго: едва Герсий оказался напротив Эверлинга, как тот вновь набросился на него и снова бил, бил, бил. Разбив собственные кулаки и не разбирая, куда наносит удары, Эверлинг едва ли вообще понимал, что происходит. Просто в один момент у него больше не осталось сил бить, а у Герсия – находиться в сознании. Оба рухнули на землю. Один отключился, другой просто не двигался.
Зрители молчали. Это был первый бой, когда Эверлинг Рагнар не использовал свою смертоносную магию. Руки у него были в крови. На Герсии не осталось живого места.
Аристократы прозвали Эверлинга Кровавым Императором – это звучало напыщенно и зловеще. Эверлингу никогда не нравилось, и он никогда не понимал, почему прозвище появилось именно после боя с Герсием, но в подробности не вдавался – слишком ненавидел и прозвище, и тот бой, и последствия, которые ждали их обоих, ненавидел Герсия за его бесхребетность и себя за совершенные действия.
Герсия тогда кинули в карцер, но там он провел значительно меньше времени, чем отсутствовал среди остальных бойцов.
Это случилось пять лет назад, но воспоминания оживали в памяти, словно все случилось вчера. Герсий надел черный костюм, принесенный стражником. У него оставалось полчаса до начала боя с парнем, с которым он познакомился около года назад.
Эсмонд Ванджелис был веселым пареньком на пару лет младше Герсия, владел магией света, как-то раз просил совета у Эванжелины. Больше Герсий о нем ничего не знал. Сблизившись много лет назад с Эверлингом и Эванжелиной, а после с Джодерой и Джейлеем, он не хотел больше заводить новых знакомств. Особенно после боя с Эверлингом. Никто никогда не знал, сколько еще времени им было отведено – на жизнь и на дружбу. Иногда ему казалось, что он зря позволил себе привязаться к этим четверым.
Кто-то постучал в дверь. От неожиданности Герсий вздрогнул, но быстро взял себя в руки и вышел из спальни. Охранник, молодой парень, кивнул в сторону коридора. Стражники не любили разговаривать с бойцами, словно от одного произнесенного слова могли испачкаться.
Герсий внимательно рассматривал его, изучал каждую деталь, предполагая, хватит ли ему скорости, сил и возможности в нужный момент сбежать, в нужный момент взять его под контроль. Охранник остановился рядом с Ирмтоном Пини, который, осмотрев Герсия с головы до ног, поджал губы: что-то во внешнем виде ему не понравилось, но что – он не сказал.
– Хочу зрелища, – коротко произнес Ирмтон. – Знаю, ты умеешь это. Мистер Аластар Конн рассказывал. Так что не подведи, Жрец.
Герсия передернуло. Это прозвище знали только те, кто когда-то заплатил за него. Это прозвище дали ему за его прошлое, которое мало чем отличалось от прошлого обычной портовой шлюхи. Это прозвище заставляло испытывать первобытный ужас и возвращаться в те моменты, которые он предпочел бы забыть.